Кто правил во франции после людовика 13. Людовик XIII и кардинал Ришелье

И Марии Медичи, родился в Фонтенбло 27 сентября 1601. После того как 14 мая 1610 Генрих был убит религиозным фанатиком, Людовик взошел на трон, но до достижения им совершеннолетия регентом при нем была назначена мать. Мария тут же отказалась от антигабсбургского курса своего мужа, что проявилось, в частности, в устроенной ею в 1615 женитьбе юного Людовика на Анне Австрийской, дочери испанского короля Филиппа III.

Молодость короля проходила в обстановке интриг и даже предательства. Непоследовательная политика короны создала возможность появления коалиций высшей знати, которые выступали против становления сильной королевской власти. В 1617–1621 сильнейшее влияние на короля имел Шарль д"Альбер, герцог де Люинь, подъем которого на вершину начался с инспирированного им в 1617 убийства Кончино Кончини (известного также как маршал д"Анкр), главного министра Марии Медичи. Устранение Кончини полностью отвечало интересам самого короля, видевшего, что иначе ему не высвободиться из-под опеки матери. Избавившись от Кончини, Людовик сделал де Люиня своей правой рукой, а мать сослал в Блуа. До своей смерти в 1621 де Люиню удалось подавить несколько заговоров, вдохновительницей которых была Мария. Подтвердив Нантский эдикт своего отца от 1598 о веротерпимости, Людовик одновременно повел решительную борьбу с сепаратистскими поползновения гугенотов. Однако на первых порах его подстерегали неудачи; так, в 1621 де Люинь потерпел поражение при попытке овладеть Монтобаном, крепостью и оплотом гугенотов . Когда де Люиня не стало, Мария помирилась с сыном, получила кардинальскую шляпу для своего советника Ришелье , а в 1624 ввела его в состав королевского совета. С тех пор и до самой своей смерти в 1642 кардинал Ришелье оставался центральной фигурой на политической сцене Франции, а личность монарха, который проявлял серьезный интерес только к военному делу, находилась в тени великого министра. Впрочем, традиционное изображение Людовика как послушной марионетки в руках Ришелье далеко от действительности. Ришелье предпринимал свои шаги только с одобрения короля, а когда вставал вопрос о мерах против участников заговоров (которых Ришелье разоблачил великое множество), король проявлял непреклонную суровость, превосходившую ту, которой желал от него сам Ришелье. В одном из заговоров принимал участие брат короля Гастон Орлеанский. В период правления Людовика французская корона усилила свою власть в рамках деятельной политики централизации, между тем как на внешней арене Франция успешно противостояла Габсбургам . Король очень долго оставался без наследников, пока в 1638, когда, казалось, все надежды были потеряны, Анна не родила сына, будущего короля Людовика XIV, а в 1640 – еще одного, Филиппа (Орлеанского). Умер Людовик XIII в Сен-Жермен-ан-Ле 14 мая 1643.

Король Франции из династии Бурбонов, правивший в 1610--1643 гг. Сын

По свидетельству современников, Людовик с детства обнаружил дурные

наклонности, не свойственные ни его отцу, ни матери. Главными его

недостатками были душевная черствость и жестокосердие. В раннем детстве,

играя в дворцовом саду в охоту, дофин ловил бабочек, чтобы разрывать их на

части, а у пойманных птиц выщипывал перья или ломал крылья.

Однажды жалостливый Генрих IV застал сына за подобной забавой и

собственноручно высек его.

Людовику было восемь лет, когда его отец пал от рук убийцы. Дела

правления перешли к матери, Марии Медичи, и ее фавориту, итальянцу Кончино

Кончини, известному в истории под именем маршала д"Анкра. Мать почти не

занималась юным королем и не дала ему никакого образования. Единственным

человеком, близким Людовику, оставался в течение многих лет его дядька

Альберт де Люинь. Он особенно угождал дофину своими глубокими познаниями в

дрессировке собак и выучке соколов для охоты. Людовик до того привязался к

нему, что не мог отпустить от себя даже на минуту. В 1614 г. король был

объявлен совершеннолетним, но и после этого власть осталась в руках Марии

Медичи и ее фаворита. Король, не зная как ему избавиться от ненавистного

д"Анкра, решился, по совету Люиня, на убийство маршала. Исполнение

Витри с тремя сообщниками встретил фаворита в одном из луврских коридоров и

застрелил его в упор из пистолета. Сохранилось предание, что, узнав об этом,

Людовик радостно воскликнул: "Вот первый день моего настоящего владычества!"

Матери он велел передать, что как добрый сын будет уважать ее и впредь, но

править государством отныне станет сам. Мария Медичи удалилась в Блуа. В

действительности король не имел ни ума, ни желания для того, чтобы самому

заниматься делами правления. От д"Анкра власть перешла к де Люиню. Его

смерть в 1621 г. открыла путь к престолу кардиналу Ришелье, который поначалу

был простым членом королевского совета, но потом очень быстро выдвинулся на

должность первого министра.

В своей политике Ришелье преследовал две главные цели: он старался

сокрушить могущество знати и угомонить гугенотов. И там и здесь он добился

полного успеха. В 1628 г. у протестантов был отнят Ла-Рошель, много

десятилетий считавшийся опорой их могущества, и разрушены другие укрепления.

Таким образом, навсегда пришел конец сепаратистским устремлениям гугенотов и

их мечтам о создании собственной, независимой от короля республики. Точно

так же знать нашла в лице кардинала страшного и безжалостного противника. В

борьбе со своими врагами он не брезговал ничем: доносы, шпионство, грубые

подлоги, неслыханное прежде коварство -- все шло в ход. Ришелье шутя

разрушал заговоры, составляемые против него, в то время как его собственные

интриги кончались обычно казнями одного или нескольких из его врагов.

Множество блестящих представителей французской аристократии кончили в те

годы жизнь на эшафоте, и все мольбы перед королем об их помиловании остались

без ответа. Людовик вообще умел сильно ненавидеть, но любил всегда

осторожно. Он был жесток от природы и более многих других монархов страдал

обычным королевским пороком -- неблагодарностью. Аристократия трепетала от

ужаса и негодования, но в конце концов должна была склониться перед

могуществом кардинала.

В частной жизни Людовик проявлял мало склонности к удовольствиям --

природа сделала его набожным и меланхоличным. Подобно многим Бурбонам, он

любил ручной труд: плел тенета, чинил ружейные замки и даже выковывал целые

ружья, мастерски чеканил медали и монеты, разводил в парнике ранний зеленый

горошек и посылал продавать его на рынок, умел стряпать некоторые кушанья и

отлично брил (однажды, забавляясь цирюльным мастерством над бородами

дежурных офицеров, он придумал модные потом королевские бородки). Женщины в

его жизни никогда не играли большой роли. Еще в 1612 г., после заключения

дружественного договора с Испанией, Мария Медичи и Филипп III условились

скрепить союз браком между двумя королевскими фамилиями. Тогда Людовика

обручили с инфантой Анной, хотя и он, и она были еще детьми. Свадьба

состоялась в ноябре 1615 г. Из-за молодости супругов исполнение ими

супружеских обязанностей было отложено на два года. Анна Австрийская скоро

поняла, что брак ее не будет счастливым. Угрюмый и молчаливый Людовик упорно

предпочитал ее обществу охоту и музыку. Он целые дни проводил или с ружьем,

или с лютней в руках. Юная королева, ехавшая в Париж с надеждой на веселую и

радостную жизнь, вместо этого нашла скуку, однообразие и печальное

одиночество. После неудачной брачной ночи король только через четыре года

решился опять сблизиться с женой. На этот раз его опыт прошел успешно,

однако несколько беременностей закончилось выкидышами. Людовик вновь стал

пренебрегать королевой. Некоторое время казалось, что он не оставит

наследника. Но потом случилось почти что чудо, и в 1638 г. Анна Австрийская,

к великой радости подданных, произвела на свет дофина Людовика (будущего

Людовика XIV). Это важное событие пришлось уже на конец царствования. Через

пять лет король стал страдать воспалением желудка и умер еще сравнительно

молодым человеком.

Людовик Тринадцатый

Людовика Тринадцатого женили еще мальчиком.........

Он пожелал послать кого-нибудь, кто мог бы доложить ему, как сложена Испанская инфанта. Он избрал для этого отца своего кучера, словно дело шло об осмотре лошадей.

Проявлять свои любовные чувства Король начал прежде всего к своему кучеру Сент-Амуру. Потом он почувствовал склонность к Арану, псарю. Великий приор Вандомский, командор де Сувре и Монпуйан-Ла-Форс, человек умный и мужественный, но некрасивый и рыжеватый (он погиб впоследствии, во время войны с гугенотами), были удалены один за другим Королевою-матерью. Наконец появился г-н де Люин.…..

Ножан Ботрю, капитан стражи Королевских дверей, никогда, собственно говоря, не ходил в фаворитах; но Король к нему благоволил до того, как кардинал де Ришелье стал первым министром (Ботрю сильно выиграл). О других мы будем говорить по мере того, как они станут появляться в нашем рассказе.

Покойный Король был неглуп; но, как я уже однажды сказал, ум его имел склонность к злословию; говорил он с трудом, (Г-н д"Аламбон сильно заикался. Король, увидевший его в первый раз, обратился к нему, заикаясь, с каким-то вопросом. Тот, как вы можете себе представить, ответил ему таким же образом. Это неприятно поразило Короля, словно этот человек желал посмеяться над ним. Подумайте только, как это все выглядело правдоподобно! И ежели бы Короля не уверили, что этот дворянин - заика, Король, быть может, обошелся бы с ним дурно.) и поскольку в придачу он отличался робостью, то и держался, как правило, нерешительно. Он был хорошо сложен, довольно сносно танцевал в балетах, но почти всегда изображал смешных персонажей. Он прочно сидел в седле, мог при случае легко снести усталость и умел выстроить армию в боевой порядок.

Кардинал де Ришелье, который опасался, как бы Короля не прозвали Людовиком-Заикой, пришел в восторг, когда подвернулся случай назвать его Людовиком Справедливым. Произошло это, когда г-жа Гемадек, жена Фужерского губернатора , с плачем и причитанием бросилась к ногам Короля; это его ничуть не тронуло, при всем том, что она была очень красивой. (Впоследствии Пон-де-Курле женился на дочери этой женщины. Это мать герцога Ришелье, ныне г-жа д"Оруа. Гемадеку отрубили голову: он взбунтовался глупейшим образом.) В Ларошели это прозвище закрепилось за Королем благодаря милостивому обращению с ларошельцами. Кто-то шутя добавил «аркебузир» , и стали говорить: Людовик, «Справедливый аркебузир». Однажды, спустя уже много времени, Ножан, играя с Королем не то в мяч, не то в волан, крикнул ему: «Бейте, Государь!». Король промахнулся. «О! - воскликнул Ножан, - вот уж взаправду Людовик Справедливый». Король не рассердился.

Он был немного жесток, как и большинство замкнутых и малодушных людей, ибо правитель наш доблестью не отличался, хотя и желал прослыть отважным. При осаде Монтобана он безучастно взирал на тех гугенотов, которых Бофор велел оставить в городе; большинство из них были тяжело ранены и лежали во рвах замка Королевской резиденции (рвы эти были сухие, и раненых снесли туда, как в наиболее надежное место); Король так ни разу и не распорядился напоить их. Несчастных пожирали мухи.

Долгое время он развлекался тем, что передразнивал гримасы умирающих. Узнав, что граф де Ларош-Гийон (Это был человек, который умел забавно говорить.) находится при смерти, Король послал к нему дворянина, дабы справиться, как он себя чувствует. «Скажите Королю, - ответил граф, - что он сможет поразвлечься довольно скоро. Ждать вам почти не придется: я вот-вот начну свои гримасы. Не раз помогал я ему передразнивать других, нынче настает мой черед». Когда Сен-Map был осужден, Король сказал: «Хотел бы я посмотреть, как он гримасничает сейчас на эшафоте».

Иной раз он довольно разумно рассуждал в Совете и даже, казалось, одерживал верх над Кардиналом. Быть может, тот незаметно для него нарочно доставлял ему это маленькое удовольствие. Короля погубило безделье. Некоторое время у власти стоял Пизьё, затем Ла-Вьевиль, Суперинтендант Финансов, который стал чем-то вроде министра еще до того, как наступило всемогущество Ришелье, и чуть было не взбесил решительно всех. Ему нравилось выводить из терпения дам, которые приходили к нему на прием. Когда у него просили денег, он протягивал руки вперед, словно для плавания, приговаривая: «Плыву, плыву, дна-то уже под ногами нет». Скапен пришел к нему однажды, не помню уж с какою просьбой; стоило ему появиться, как Ла-Вьевиль начинает паясничать. Скапен смотрит на него и наконец говорит: «Вы, сударь, все моим ремеслом занимаетесь, займитесь-ка теперь своим». Король, заставив Ла-Вьевиля поесть моченого сена, дабы уподобить его лошади, назавтра вверяет ему Суперинтендантство финансов. Кто из них, по-вашему, больше заслужил есть сено? Когда, наконец, маршал Орнано добровольно сел в Бастилию, дабы оправдаться в том, в чем, по его словам, он обвинялся, пошел слух, что причиной тому - Ла-Вьевиль. Слуги Месье вывели из себя своего хозяина, который ругался до тех пор, пока Ла-Вьевиль не был уволен в отставку; случилось это в Сен-Жермене; и в самый день его отъезда поварята, как говорят, устроили ему ужасающий кошачий концерт, дабы выставить его за дверь. Возмущенный разнузданным поведением Мулинье и Жюстиса, двух музыкантов придворной Капеллы, которые служили ему недостаточно ревностно, Король наполовину урезал им жалованье. Марэ, шут Короля, придумал, как им поступить, дабы вернуть себе утраченное. Они отправились вместе с ним на вечернюю аудиенцию Короля и станцевали там шуточный танец полуодетыми: тот, кто был в куртке, не надел штанов. «Что это значит?» - спросил Король. «Это, значит, Государь, - ответили они, - что люди, которые получают лишь половину жалованья, и одеваются лишь наполовину». Король засмеялся и вернул им свою милость.

Во время путешествия в Лион в небольшом городке Турнюсе (между Шалоном и Маконом) настоятель монастыря Францисканцев хотел уверить Королеву-мать , что Король, бывший здесь проездом, заставил заговорить немую наложением руки, словно желая исцелить ее от золотухи ; Королеве указали эту девицу. Монах утверждал, что сам при сем присутствовал, а ему вторил весь город. По этому случаю отец Суфран устроил крестный ход с песнопениями. Королева берет монаха с собой и, догнав Короля, говорит ему, что он должен возблагодарить бога за ниспосланную ему милость совершить через него столь великое чудо. Король отвечает, что ему непонятно, о чем идет речь, а францисканец говорит: «Взгляните, как скромен наш добрый Государь!». В конце концов Король заявил, что все это надувательство, и хотел было послать солдат, чтобы наказать обманщиков.

В ту пору он любил уже г-жу д"Отфор, которая была всего лишь фрейлиной Королевы. Подружки говорили ей: «Милочка, тебе ничего не перепадет: Король наш - праведник».

Г-жа де Ла-Флотт, вдова одного из господ дю Белле, обремененная детьми и заботами, вызвалась, хотя эта должность была и ниже ее достоинства, стать наставницей фрейлин Королевы-матери и добилась этого благодаря своей назойливости. Дочку своей дочери, как только той исполнилось двенадцать лет, она отослала Королеве-матери: эта девочка и стала г-жой д"Отфор. Она была красива. Король влюбился в нее, а Королева его приревновала, на что он не обращал никакого внимания. Молодая девушка, подумывая о замужестве, а может быть - желая дать Королю повод для беспокойства, стала принимать кое-какие знаки внимания от других. Неделю он был с нею очень хорош; следующую неделю он ее уже почти ненавидел. Когда Королеву-мать арестовали в Компьене , г-жу де Ла-Флотт сделали статс-дамой вместо г-жи дю Фаржн, а ее внучка получила право на потомственное занятие должности своей бабки.

Не помню уж, во время какой поездки Король отправился на танцы в небольшом городе; в конце бала девушка, по имени Катен Го, встала на стул, дабы вынуть из деревянного шандала огарок свечи, но не стеарииовой, а сальной. Король заявил, что она это сделала так изящно, что он в нее влюбился. Уезжая, он велел дать ей десять тысяч экю за ее добродетель.

Король увлекся затем девицей де Лафайетт. Королева и г-жа д"Отфор стакнулись против нее и с той поры действовали заодно. Король вернулся к г-же д"Отфор, Кардинал велел ее прогнать; это, однако, не нарушило ее союза с Королевой.

Однажды г-жа д"Отфор держала в руке какую-то записку. Король хотел прочесть ее, она не давала. Наконец он решил отнять записку; г-жа д"Отфор, которая его хорошо знала, спрятала листок на груди и сказала: «Ежели хотите, возьмите записку отсюда». И знаете, что сделал Король? Взял каминные щипцы, боясь дотронуться рукою до ее груди.,

Когда покойный Король начинал увиваться вокруг девицы, он говорил: «Отбросьте дурные мысли». С замужними женщинами он не церемонился. Однажды он придумал мотив, который ему очень нравился, и послал за Буаробером, чтобы тот написал слова. Буаробер сочинил куплеты, посвященные любви Короля к г-же д"Отфор. Король сказал: «Стихи подходят, но только надобно выкинуть слово “вожделею”, ибо я вовсе не “вожделею”». Кардинал заметил: «Эге, Буа, да вы в почете: Король посылает за вами». Буаробер рассказал, в чем деле. «О! знаете, что надо сделать? Возьмемте-ка список мушкетеров». В списке значились имена беарнцев, земляков Тревиля, да все такие, от которых язык сломаешь; пользуясь ими, Буаробер написал куплеты, и Король нашел их замечательными.

Его любовные увлечения были престранными: из чувств влюбленного он взял одну ревность. С г-жой д"Отфор (Король сделал ее статс-дамой по праву преемственности; она получила несколько дарственных грамот.) он беседовал о лошадях, собаках, птицах и о других подобных предметах. Но к д"Эгийи-Вассе он ее ревновал; пришлось его убеждать, что последний доводится красавице родственником. Король захотел проверить это у д"Озье; д"Озье знал, в чем дело, и подтвердил все, что требовалось. Этот г-н д"Эгийи был человеком весьма тонкого обращения; (Его звали красавцем д"Эгийи.) он долго выказывал свою любовь к Королеве с помощью, поклонов, а этого для Королевы уже достаточно; Кардинал удалил его, потому что сей молодой человек ничего не боялся. Он пренебрежительно относился к генерал-инспектору артиллерии, ухаживая у него под носом за г-жой де Шале. Это был человек хладнокровный: он командовал галерой и, проявив чудеса храбрости в бою близ Генуи, который дан был после рождения Дофина и где он выразил свое неодобрение г-ну Пон-де-Курле, не желавшему атаковать неприятеля, получил мушкетную пулю в лицо, совершенно его обезобразившую. Жить он не захотел и перевязать себя не позволил.

У Королевы, судя по «Дневнику» Кардинала, был выкидыш из-за того, что ей поставили горчичник. До того, как она забеременела Людовиком XIV, Король спал с ней очень редко. Это называлось «класть подушку», ибо обычно Королева себе ее не клала. Когда Королю сообщили, что Королева беременна, он сказал: «Должно быть, это еще с той ночи». Из-за каждого пустяка он принимал подкрепляющее, и ему часто пускали кровь; это никак не улучшало его здоровья. Я забыл сказать, что лейб-медик Короля Эруар написал о нем несколько томов - его историю со дня рождения до осады Ларошели , - где только и читаешь, в котором часу Король пробудился, позавтракал, плюнул, ходил по малой и большой нужде и т. д. (Маре говорил Королю: «В вашем ремесле есть две вещи, к которым я никак не мог бы привыкнуть».- «Что же это?».- «Есть одному, а... в компании».)

В начале царствования Король был довольно жизнерадостен и недурно развлекался с г-ном де Бассомпьером. .............

Порою Король говорил довольно забавные вещи. Сын Себастьена Заме, погибший при Монтобане в чине бригадного генерала (в те времена это был высокий чин), держал при себе Лаверня (ставшего впоследствии воспитателем герцога де Брезе), который интересовался архитектурой и кое-что в ней понимал. Этот Заме был человеком весьма степенным и всегда отвешивал чинные поклоны. Король говорил, что когда Заме отвешивает свои поклоны, ему так и кажется, будто позади стоит Лавернь и измеряет их своим аршином. Это он написал песенку:

Посейте семячко кокетства, И пышно рогачи взойдут.

Баррадa

Король страстно любил молодого Баррадa; его обвиняли, будто он предавался с ним всяческим мерзостям. Баррадa был хорошо сложен. Итальянцы говорили: La bugerra ha passato i monti, passera ancora il concilio .

Преследуя финансистов, Королева-мать была особенно беспощадна к Бомарше из-за его зятя, маршала де Витрaи. Чтобы спасти его, задумали сосватать дочь другого его зятя, м-ль де Ла-Вьевиль, за Баррадa, дав за нею восемьсот тысяч ливров. Короля это весьма порадовало. «Но,- сказал он, - уж надобно тогда дать круглую сумму, пусть будет миллион». Баррадa рассказал об этом какому-то болтуну; кардинал де Ришелье, который не хотел, чтобы Ла-Вьевиль получил поддержку, и, быть может, желая угодить Королеве-матери, сказал Королю: «Государь, все это прекрасно, но Бомарше предложил мне (это была ложь) миллион за должность Королевского казначея, которая стоит вдвое больше». Это взбесило Витри и Ла-Вьевиля; сватовство расстроилось. К тому же Бомарше был повешен заочно во дворе Судебной палаты; он оставил огромные богатства. Ему принадлежали остров Эгийон, неподалеку от Ларошели, и шесть кораблей, кои он посылал в Индию. Он старался всех убедить, что источник его богатства в торговле.

Я слышал от г-на Баррадa, человека отнюдь не богатого, что кардинал де Ришелье и покойная Королева-мать сильно затуманили мозги покойному Королю. Они использовали подставных лиц, которые приносили письма, направленные против самых знатных придворных. Королева-мать писала Королю: «Ваша жена любезничает с г-ном Монморанси, с Бекингемом, с таким-то и таким-то». Духовники, будучи подкуплены, говорили ему все то, что им приказывали. Баррадa был по природе грубоват; он вскоре подал повод к кривотолкам на свой счет. Король не желал, чтобы он женился, а Баррадa, влюбленный в красавицу Крессиа, фрейлину Королевы, хотел во что бы то ни стало обручиться с нею. Кардинал воспользовался возмущением Короля, чтобы избавиться от его любимца. И вот Баррадa сослали в собственное поместье. Его место занял Сен-Симон. (Король привязался к Сен-Симону, как говорили, потому, что этот юноша постоянно доставлял ему новости, связанные с охотой, а также потому, что он не слишком горячил лошадей и, трубя в рог, не напускал туда слюны. Вот в чем следует искать причины его преуспеяния.)

Сен-Симон

Он был камер-пажом, так же как и Баррадa; но он и поныне остается человеком ничуть не привлекательным, который к тому же прескверно сложен. Этот фаворит продержался дольше, чем его предшественник, и опередил на два-три года Господина Главного; он разбогател, стал герцогом, пэром и членом Высшей Судебной палаты. Кардинал и на этот раз воспользовался неудовольствием Короля, ибо не хотел, чтобы эти любимчики пускали слишком глубокие корни.

После этого г-н де Шавиньи, которому Баррадa не поклонился, уж не помню где, из-за того, что тот позволил себе при встрече с ним какую-то неучтивость, старается его устранить. Баррадa посылают приказ отправиться в отдаленную провинцию. Король сказал: «Я его знаю, меня он ослушается». Пристав, который явился к Баррадa, узнав, что тот желает изложить свой ответ королю лично, предпочел получить его в письменном виде, и Кардинал сказал, что пристав поступил благоразумно; но он выбранил г-на де Шавиньи, заявив ему: «Вы этого хотели, г-н де Шавиньи, вы этого хотели, сами и расхлебывайте». Дело так ничем и не кончилось, и во время осады Корби Баррадa, получив разрешение на Королевскую аудиенцию, предложил графу Суассонскому арестовать Кардинала, для чего просил пятьсот всадников: он де отправится в сопровождении своих друзей и близких и станет ждать Кардинала в горном проходе, с голубой лентой через плечо и жезлом капитана Гвардии; увидев человека, которого Король все еще любит, Кардинал непременно удивится, растеряется, и тогда его можно будет отвезти куда угодно; Король, сказал он, рассержен угрозою набегов со стороны испанцев, нехваткою самого необходимого, и можно не сомневаться, что он ненавидит Кардинала. «Я поговорю об этом с Месье», - сказал граф Суассонский, «Ваша Светлость,- ответил Баррадa, - я не желаю иметь дело с Месье». Все это открылось. Баррадa получил приказ удалиться в Авиньон и повиновался.

Усердие, которое прилагали к тому, чтобы позабавить Короля охотой, немало способствовало пробуждению в нем жестокости. (Однажды, когда Король, танцевал уж не помню какой балет, посвященный «Охоте на дроздов», которую он нежно любил и которую назвал «Дроздовочкой», некто г-н де Бурдонне, знавший г-на Годо, впоследствии епископа Грасского, ибо его земли лежат по соседству с Дре, откуда родом этот прелат, написал последнему письмо: «Милостивый государь, зная, что вы изящно сочиняете стихи, очень прошу вас написать оные к балету Короля, коим я имею честь заниматься, и почаще упоминать в сих куплетах слово “Дроздовочка", весьма любимое Его Величеством». Г-н Годо и по сю пору трудится над этими стихами.) Однако охота далеко не заполняла весь его досуг, и у него оставалось еще достаточно времени, чтобы томиться от скуки. Почти невозможно перечислить все те ремесла, которым он обучился, помимо тех, что касаются охоты: он умел делать кожаные штанины, силки, сети, аркебузы, чеканить монету; герцог Ангулемский говаривал ему в шутку: «Государь, отпущение грехов всегда с вами». Король был хорошим кондитером, хорошим садовником. Он выращивал зеленый горошек, который посылал потом продавать на рынке. Говорят, будто Монторон купил его по весьма дорогой цене, ибо горошек был самый ранний. Тот же Монторон скупил, дабы угодить Кардиналу, все его рюэльское вино, и Ришелье в восторге говорил: «Я продал свое вино по сто ливров за бочку».

Король стал учиться, шпиговать. Можно было наблюдать, как является конюший Жорж с отличными шпиговальными иглами и прекрасными кусками филейной части телятины. Как-то раз, не помню уж кто сказал, что Его Величество шпигует. «Его Величество» и «шпигует» - не правда ли, эти слова замечательно подходят одно к другому!

Чуть было не запамятовал еще одно из ремесел Короля: он отлично брил - и однажды сбрил всем своим офицерам бороды, оставив маленький клочок волос под нижней губою. (С той поры те, кто еще не достиг слишком пожилого возраста, бреют бороду и оставляют только усы.) На это была написана песенка:

О борода моя, о горе! Кто сбрил тебя, сказать изволь? Людовик, наш король: Он бросил вкруг себя орлиный взор И весь обезбородил двор. Лафорс, а ну-ка покажитесь: Сбрить бороду вам тоже след. Нет, государь, о нет! Солдаты ваши, точно от огня, Сбегут от безбородого меня. Оставим клинышек-бородку Кузену Ришелье, друзья, Нам сбрить ее никак нельзя: Где, к черту, смельчака такого я возьму, Что с бритвой подойдет к нему?

Король сочинял музыку и неплохо в ней разбирался. (Он написал мелодию к рондо на смерть Кардинала:

Ну вот, он умер, он от нас убрался, и т. д.

Сочинил это рондо Мирон, чиновник Счетной палаты.) Занимался немного и живописью. Словом, как сказано в его эпитафии:

Какой отменный вышел бы слуга Из этого негожего монарха!

Его последним ремеслом было изготовление оконных рам совместно с г-ном де Нуайе. Все же в нем находили и некое достоинство, свойственное царственной особе, ежели таким достоинством можно считать притворство. Накануне того дня, когда Король арестовал герцога Вандомского и его брата, он был с ними крайне ласков, и на другой день спросил г-на де Лианкура: «Могли бы вы это предположить?», - на что г-н де Лианкур ответил: «Нет, Государь, вы слишком хорошо сыграли свою роль». Король дал понять, что такой ответ не слишком ему приятен; тем не менее казалось, будто он хочет, чтобы его похвалили за умелое притворство.

Однажды он сделал нечто такое, чего никогда бы не допустил его брат. Плесси-Безансон представил ему какой-то отчет; и, поскольку это был человек весьма увлеченный тем, что делает, он раскладывал свои ведомости на столе королевского кабинета, надев по рассеянности свою шляпу. Король ни слова ему не говорит. Закончив отчет, Плесси-Безансон начинает повсюду искать свою шляпу, и тогда король говорит ему: «Она давно у вас на голове». - Герцог Орлеанский однажды предложил подушку придворному, когда тот по рассеянности уселся в зале, по которой его Королевское Высочество прогуливался.

Король не желал, чтобы его камер-лакеи были дворянами; он говорил, что хочет иметь право их бить, а бить дворянина считал невозможным, ибо боялся навлечь на себя нарекания. Должно быть, поэтому он не признавал Беренгена за дворянина.

Я уже упоминал, что Король по природе своей любил позлословить; он говорил: «Я думаю, что такой-то и такой-то весьма довольны моим указом о дуэлях» . Обнародовав этот указ, он сам же потешался над теми, кто не дерется на поединках. Он чем-то напоминал надутого поместного дворянина, который полагает для себя позором, ежели в его дом взойдет судейский пристав; однажды он едва не приказал избить пристава, который по долгу службы явился во двор замка Фонтенбло для взыскания долга без конфискации имущества. Но какой-то Государственный советник, (То был покойный Президент суда Ле-Байель, сказавший: «Надобно проверить. Это по приказу Короля? - спрашивает он. - Прежде всего, ежели это по приказу короля Испании, то надобно наказать дерзкого».) при сем присутствовавший, сказал Королю: «Государь, надо бы узнать, по чьему распоряжению он это делает». Приносят бумаги пристава. «Э, Государь,- говорят, - да он явился от имени Короля, и люди эти - полномочные представители вашего правосудия». В Испании король Филипп II повелел, чтобы судебные приставы входили в дома грандов, и с тех пор им всюду стали оказывать почтение.

Все знают, что король был скуп во всем. Мезре поднес ему том своей «Истории Франции». Королю приглянулось лицо аббата Сюже, он втихомолку срисовал его и не подумав как-то вознаградить автора книги. (После смерти Кардинала он упразднил пенсии литераторам, говоря: «Нас это больше не касается».)

После смерти Кардинала г-н де Шомбер сказал Королю, что Корнель собирается посвятить ему трагедию «Полиевкт». Это напугало Короля, потому что за «Цинну» Монторон подарил Корнелю двести пистолей. «Да не стоит»,- говорит он Шомберу. «О Государь, - отвечает Шомбер, - он это делает не из корысти».- «Ну, если так, хорошо, - говорит Его Величество,- мне это доставит удовольствие». Трагедия вышла с посвящением Королеве, ибо Король к тому времени умер.

Однажды в Сен-Жермене он пожелал проверить расходы на стол своего Двора. Он вычеркнул молочный суп из меню генеральши Коке, которая ела его каждое утро. Правда, она и без того была толстой, как свинья. (Король обнаружил в ведомости бисквиты, которые подавались накануне г-ну де Ла-Врийеру. Как раз в эту минуту г-н де Ла-Врийер вошел в комнату. Король резко заметил ему: «Как я погляжу, Ла-Врийер, вы большой охотник до бисквитов».) Зато проявил большую щедрость, когда, прочтя в перечне блюд «Горшочек желе для такого-то», в ту пору больного, он сказал: «Пусть бы он обошелся мне в шесть горшочков, только бы не умирал». (Однажды, когда Ножан вошел в его спальню, Король сказал: «О, как я рад вас видеть: а я-то думал, что вы сосланы».) Он вычеркнул три пары туфель из гардеробной ведомости; а когда маркиз де Рамбуйе, Обергардеробмейстер, спросил Короля, как он прикажет поступить с двадцатью пистолями, оставшимися после покупки лошадей для спальной повозки, тот ответил: «Отдайте их такому-то мушкетеру, я ему задолжал. Прежде всего надо платить свои долги». Он отнял у придворных сокольничих право покупать мясные обрезки, которые те по дешевке приобретали у кухонных конюших, и велел кормить ими своих соколов, никак не возмещая кухонных конюших.

Он не был добр. Как-то в Пикардии он увидел скошенный, хотя еще совсем зеленый овес и кучку крестьян, глядевших на эту беду; но вместо того чтобы посетовать Королю на его Шеволежеров , которые совершили сей подвиг, крестьяне пали перед ним ниц, восхваляя его. «Мне очень досадно, - сказал Король, - что вам нанесен такой ущерб». - «Да ничего, Государь, - отвечали они, - ведь все ваше, лишь бы вы здравствовали, нам и того довольно». - «Вот добрый народ!» - сказал Король, обращаясь к своей свите. Но он ничего не дал крестьянам и даже не подумал облегчить им подати.

Одно из наиболее явных проявлений щедрости, которую Король позволил себе в жизни, произошло, думается мне, в Лотарингии. Как-то в одной деревне, где народ до последней войны привык жить в достатке, крестьянин, у которого он обедал, пришел в такое восхищение при виде капустного супа с куропаткой, что, заглядевшись на это блюдо, дошел до комнаты, где обедал Король. «Какой прекрасный суп», - сказал Король. «Так думает и ваш хозяин, Государь, - ответил дворецкий, - он с этого супа не сводит глаз». - «Право? - спросил Король, - так пусть же он его съест». Он велел закрыть миску и отдать суп крестьянину.

После того как Кардинал выгнал г-жу Отфор, а Лафайетт ушла в монастырь, Король однажды заявил, что желает отправиться в Венсенский лес, и по пути задержался на пять часов в Обители Дочерей Святой Марии, где находилась Лафайетт. Когда он уезжал оттуда, Ножан сказал ему: «Государь, вы посетили бедную пленницу!». - «Я больший пленник, чем она», - ответил Король. Кардиналу показалась подозрительной эта длинная беседа, и он отправил к Королю г-на де Нуайе, которого г-н де Трем не мог не впустить; это заставило Короля прервать свидание. (Был некто Буазамей, первый камердинер Королевского гардероба, коего Король очень жаловал. Его прогнали вместе с Лафайетт.)

Его Высокопреосвященство, отчетливо понимая, что Королю надобно какое-то развлечение, как я уже упомянул, обратил внимание на Сен-Мара, который и до того был довольно приятен Королю. Сие намерение Кардинал вынашивал с давних пор, ибо маркиз де Лафорс целых три года не мог избавиться от своей должности Обергардеробмейстера. (Полагаю, что должность эту дали ему вместо должности капитана Лейб-гвардии.) Кардинал не хотел, чтобы ее занял кто-либо кроме Сен-Мара. И в самом деле, г-н д"Омон, старший брат Вилькье, ныне маршал д"Омон, так и не получил ее, несмотря на лестный отзыв о нем Короля.

Поначалу г-н де Сен-Map подбивал Короля на кутежи: они танцевали, бражничали. Но, поскольку он был юношей пылким и любящим собственное удовольствие, его вскоре стала тяготить жизнь, на которую он пошел лишь с неохотою. К тому же Ла-Шене, первый камердинер Короля, приставленный к нему в качестве соглядатая, поссорил его с Кардиналом: он сообщил Кардиналу о Короле множество подробностей, коих Сен-Мар ему не сообщал, несмотря на то что Кардинал их от него требовал. Сен-Мар, став Господином Главным (Г-на де Бельгарда заставили принять небольшое вознаграждение за эту должность, и посему он получил разрешение вернуться ко Двору.) и графом Даммартеном, добился того, что Ла-Шене прогнали: вот из-за этого и разгорелась война между ним и Кардиналом.....................

Король поручал шпионить за Сен-Маром, дабы узнать, не ходит ли он к кому-нибудь тайком. Господин Главный был в ту пору влюблен в Марион (Марион де Лорм.) больше чем когда-либо. Однажды, когда он отправился к ней в Бри, его приняли за вора какие-то люди, которые в самом деле преследовали воров. Они привязали его к дереву, и не окажись случайно поблизости человека, который знал Сен-Мара, его отвели бы в тюрьму. Г-жа д"Эффиа испугалась, как бы ее сын не женился на Марион, и добилась запрещения этого брака Судебной палатой. Одно время он изрядно бесил свою мать, весьма скупую, тем, что назло ей менял платье по четыре раза на дню и всякий раз отправлялся к своей возлюбленной. Однако когда сын вошел в милость у Короля, ее неприязнь к нему исчезла. Да и как ей было его не любить, ведь из всех ее сыновей он один чего-то стоил; он был мужествен: он дрался, и притом отлично, с дю Доньоном, ныне маршалом Фуко. Он был умен и превосходно сложен. А старший брат его умер сумасшедшим; он делал подметки к башмакам из самых дорогих штофных обоев замка Шилли; что до аббата, то он - человек ничем не примечательный, хотя довольно неглупый.

Самым большим увлечением Господина Главного в ту пору была Шемро, ныне г-жа де Ла-Базиньер. Она была тогда в монастыре в Париже. (Ее прогнали из-за него и наконец отправили в Пуату.) Однажды вечером в Сен-Жермене он встречает Рювиньи и говорит: «Пойдем со мной, мне надобно выбраться отсюда, чтобы повидать Шемро. Есть одно место, где я надеюсь перейти через ров: там меня ждут с двумя лошадьми». Они выходят; но, оказывается, конюх, улегшись на землю, заснул, и лошадей угнали. Господин Главный в полном отчаянии: они бегут в городок, чтобы попытаться достать других лошадей, и замечают какого-то человека, который следует за ними на почтительном расстоянии. Это - гвардейский шеволежер, самый главный из шпионов, приставленных Королем к Сен-Мару. Узнав его, Господин Главный подзывает его и вступает с ним в беседу. Этот человек начинает их убеждать, что они, мол, собирались драться на дуэли; Сен-Мар заверяет его в противном; наконец, соглядатай удаляется. Рювиньи посоветовал Господину Главному вернуться, чтобы не навлекать на себя гнев Короля, лечь в постель, а через два часа послать за несколькими офицерами Королевского гардероба, чтобы те пришли с ним поболтать, ибо он не может уснуть; таким образом, он на некоторое время подорвет доверие Короля к. шпионам, ибо тому завтра же будет доложено, что он, Сен-Map, выходил из замка. Господин Главный послушался совета. Поутру Король спрашивает у него: «А, так вы были в Париже?». Сен-Map призывает своих свидетелей. Шпион посрамлен, а Господин Главный. получил возможность совершить три ночных поездки в Париж.

По правде говоря, жизнь, которую Король понуждал его вести, была незавидною. Король, как видно, избегал людей, а особенно Парижа, ибо ему стыдно было видеть бедствия парода. Когда он проезжал, ему почти никто не кричал «Да здравствует Король!». Но он был совершенно неспособен навести порядок. Он оставил за собою лишь заботу о снабжении всем необходимым рот Гвардейского полка и некоторых старых воинских частей, относясь к этому более ревниво, нежели к чему-либо другому.

Было замечено, что Король любит все, что ненавидит Господин Главный, а Господин Главный ненавидит все, что любит Король. Сходились они лишь в одном - в ненависти к Кардиналу. Я уже рассказывал об этом. Господин Главный бежал слишком поздно; он укрылся в Нарбонне у одного горожанина, дочь коего была в дружбе с его камер-лакеем Беле, сопровождавшим его туда. Он пробыл там сутки, когда отец этой девицы, уже старый человек, который почти не выходил из дому, отправившись к мессе, услышал, как на улице при звуке труб кричат, что тот, кто сообщит, где находится Господин Главный, получит такое-то вознаграждение, а тому, кто укрывает его, грозит смертная казнь «Эге, - подумал он, - не тот ли это человек, что остановился у нас? Каков он из себя?». Так бедного Сен-Мара и взяли.

Заговор Господина Главного

Вот что я узнал позднее от г-на Эспри, академика, который был в ту пору на службе у г-на Канцлера. Г-н де Ту заявил Фонтраю: «Вы были в Испании; не вздумайте хитрить со мной: Господин Главный рассказал мне все». Кардинал в это время находился на водах в Нарбонне, к которым Король относился недоверчиво, и делал все возможное, чтобы Его Величество тоже приехал туда, но тщетно. Король не знал, на что решиться, и в сопровождении Господина Главного отправился по направлению к озеру Эгморт, когда его догнал де Шавиньи и заявил, что им раскрыт заговор. Позднее он показал Королю соглашение с Испанией; в сущности, это была лишь пестревшая ошибками копия. Король вернулся обратно. Во дворце во время беседы с Королем и Господином Главным Шавиньи дернул Короля за полу платья, как делал это обычно, когда желал сообщить Его Величеству что-либо с глазу на глаз. Король тотчас же проходит в другие покои; Господин Главный хотел было проследовать за ним, но Шавиньи властно заявил: «Господин Главный шталмейстер, мне нужно кое-что сообщить Королю». Господин Главный, по молодости лет, оставил Короля наедине с Шавиньи; как это будет видно из моего дальнейшего рассказа, Король к тому времени охладел к своему любимцу. И вот г-н де Шавиньи - а было это уже в Нарбонне - убедил Короля арестовать Господина Главного. Тот спасается бегством; я забыл сказать, что Фонтрай бежал еще за неделю до этого, видя, что разбор дела заговорщиков подвигается слишком медленно, и понимая, что это не к добру. Сен-Мар укрылся у некоего горожанина. Вечером Господин Главный говорит одному из своих слуг: «Ступай, погляди, не открыты ли случайно какие-либо городские ворота». Слуга поленился туда пойти, ибо ворота, по обыкновению, запирались спозаранку. И надобно же такому случиться! Как раз одни из ворот оставались открытыми всю ночь, дабы пропустить кортеж маршала де Ламейре. Хозяин узнал Сен-Мара и, боясь подвергнуться наказанию, и т. д. и т. п.

Кардинал Мазарини первым приехал в Лион и отправился в тюрьму Пьер-Ансиз к г-ну де Буйону, которому заявил: «Ваш договор у нас в руках», - и начал читать ему наизусть отдельные статьи. Того это весьма поразило, и он решил, что Герцог Орлеанский все уже рассказал. Поскольку ему обещали жизнь, он во всем признался. Когда вели Господина Главного, мальчик лакей, каталонец, бросил ему катышек из воска, внутри которого была записка с кое-какими невразумительными советами. Этот мальчик состоял у него на службе и отважился на сей смелый поступок, выполняя поручение принцессы Марии.

Господин Главный признался во всем; он надеялся, что Король никогда не допустит, чтобы его казнили, и его только удалят от Двора; он, Сен-Мар, еще так молод, у него впереди достаточно времени, чтобы дождаться смерти Кардинала, а потом вернуться ко Двору. Поначалу Сен-Мар признался во всем наедине г-ну Канцлеру. Король, приехав, наговорил: Канцлеру всяческого вздора, упомянув, между прочим, что никак не мог приучить этого скверного мальчишку Сен-Мара ежедневно читать «Отче наш». Канцлер сказал Кардиналу: «Что до Господина Главного, то тут все ясно; но что нам делать с другим, с де Ту, ума не приложу».

Когда Господина Главного после множества допросов привели наконец в Лионскую Судебную палату, он предстал перед членами Следственной комиссии, ибо ни один из заговорщиков, даже г-н де Ту, которому следовало бы знать, что это отсрочит приговор, не заявил об отводе свидетелей. И там, будучи убежден, что Королю достаточно будет его чистосердечного признания, Сен-Мар рассказал непринужденно и с достоинством истинного дворянина всю историю своего возвышения. Здесь-то он и признался, что г-н де Ту знал о договоре с Испанией, но все время пытался убедить его, Сен-Мара, не принимать в этом участия. Потом ему устроили очную ставку с де Ту, который лишь пожал плечами, словно жалеючи Господина Главного, но ни единым словом не упрекнул его в предательстве. Г-н де Ту сослался на закон касательно Conscii , на который опирается Указ Людовика XI, никогда не применявшийся. Но г-н де Ту плохо истолковал этот закон, упорно разъясняя, что Conscii означает только «сообщники», но это далеко не так. Г-н де Миромениль имел мужество высказать мнение, что Сен-Мара следует оправдать. Проживи Кардинал несколько дольше, он не поблагодарил бы г-на де Миромениля за это мнение. Ссылка на то, что Первый Президент Судебной палаты, де Ту, отправил на эшафот некоего вельможу за подобную же провинность, сильно повредила его внуку.

Господин Главный был столь далек от мысли о смерти, что когда ему перед объявлением приговора предложили поесть, он сказал: «Есть я не хочу: мне прописаны пилюли, дабы очистить желудок, надобно их принять». И он так почти ничего и не съел. Потом ему объявили приговор. При этом столь суровом и неожиданном известии он не выказал, однако, и признака удивления. Он держался стойко, и та мучительная борьба, которая происходила в его душе, никак не проявилась внешне. Хотя, согласно приговору, его не должны были подвергать пытке, ему все же пригрозили ею. Это его растревожило, но он и тут ничем не выдал себя и уже начал расстегивать свою куртку, когда ему велели поднять руку и говорить правду. Он продолжал стоять на своем и заявил, что добавить ему больше нечего. Умер он с поразительным мужеством, не стал говорить пустых речей, а только поклонился тем, кого увидел в окнах и узнал; он все делал поспешно и, когда палач хотел отрезать ему волосы, отнял у него ножницы и передал их брату-иезуиту. Он пожелал, чтобы ему лишь слегка подрезали волосы сзади, остальные он начесал себе на лоб. Он не захотел, чтобы ему завязывали глаза. Когда палач нанес удар, глаза Сен-Мара были открыты, и он так крепко держался за плаху, что его руки с трудом оторвали от нее. Голову ему отрубили с первого удара.

После смерти кардинала де Ришелье (Жюи по возвращении из Савойи сказал в Лионе г-ну Эспри, что Кардинал долго не протянет, потому что велел закрыть свой свищ. Он совершил это сумасбродство из чистоплотности. И вот он в Рюэле, где его навещает Королева. Он не осмеливается ездить в Сен-Жермен, а Король не осмеливался ездить в Рюэль. Кардинал решил добиться расположения Гито, ибо (кроме Тревиля) Гвардейские капитаны Гито, Тийадэ, дез Эссар, Кастельно и Ласаль были людьми, которых ему никак не удавалось привлечь на свою сторону: они были преданы Королю. Итак, Кардинал просит Гито навестить его, принимает со всевозможной учтивостью, велит угостить обедом, вкусным и сытным. После обеда он приглашает его к себе одного и спрашивает, хочет ли тот стать его другом. «Монсеньер, я всегда был предан Королю».- «Э! - сказал Кардинал, трижды презрительно махнув рукой. - Господин де Гито, да вы просто смеетесь; ступайте, ступайте, господин де Гито». Случай с Тревилем нарушил душевный покой Кардинала; это ускорило его смерть.) Король очень радовался, получая сам письма и депеши. Он говорил, что у него никогда не будет фаворита среди Гвардейцев. К г-ну Нуайе он проявлял как будто большую привязанность, чем к кому-либо другому; когда Королю нужно было что-либо делать, а г-на де Нуайе при этом не было, он заявлял: «Нет, нет, подождем голубчика». Тот входил потихоньку со свечой в руке; он с успехом мог бы служить другому монарху. Про него говорили, что он де «Иезуит-калоша», («Калошами» прозвали фрейлин Королевы, не живущих во Дворце, потому что они оставляют свои калоши у входных дверей.) потому что, принадлежа к ордену Иезуитов, не носил их одежды и не жил вместе с ними. И все же именно он прогнал отца Сирмона, но только для того, чтобы заменить его другим, который был большим иезуитом, чем он, если так можно выразиться; ибо отец Сирмон слишком откровенен и пишет только небольшие книжечки, а иезуиты хотят, чтобы сочинялись толстые тома. Наш де Нуайе, веря в привязанность Короля, оказался в трудном положении, ибо кардинал Мазарини и Шавиньи не давали покоя тем, кто становился приближенным Короля; и хотя де Нуайе находился постоянно при Короле в Сен-Жермене, а Мазарини и Шавиньи - почти все время в Париже, все-таки они его выжили. Вскоре он умер в собственном доме, в Дангю, недалеко от Понтуаза. К нему уже давно подбирались, так же как и к покойному Кардиналу.

Вскоре умер и Король. Он всегда боялся дьявола, ибо не любил бога, но пуще страшился ада. Лет двадцать тому назад ему было видение, заставившее его отдать королевство под защиту Пресвятой Девы, и в Распоряжении, которое было составлено по этому поводу, значилось: «Дабы все наши добрые подданные попали в рай, ибо такова наша воля». Так заканчивался сей прекрасный манускрипт. Заболев предсмертным недугом, Король стал необычайно суеверным. Однажды, когда ему рассказывали о каком-то блаженном, якобы обладавшем особым даром отыскивать места погребения святых, который, проходя где-либо, говорил: «Ройте здесь, тут погребен святой»,- причем ни разу не ошибся, Ножан сказал: («В своей скверной шутовской манере», как написано в «Дневнике» Кардинала.) «Будь у меня такой блаженный, я бы отвез его к себе в Бургундию, он нашел бы мне уйму трюфелей». Король разгневался и крикнул: «Прочь отсюда, негодяй!». Людовик XIII умер, сохраняя стойкость духа, и как-то, глядя на колокольню Сен-Дени , которая видна из нового Сен-Жерменского замка, где он лежал, промолвил: «Вот, где я скоро буду». Принцу Конде он сказал: «Кузен, я видел во сне, будто мой кузен, ваш сын, дрался с врагами и одолел их». Он говорил о битве при Рокруа . Король послал за членами Судейской палаты, дабы взять с них обещание в том, что они будут соблюдать составленное им Распоряжение: оно было написано по образцу распоряжения кардинала де Ришелье, он лишь немного в нем изменил. Согласно этому Распоряжению, при Королеве учреждался непременный Совет, где она, как и все, имела только один голос. Король сказал Советникам, что, ежели они сделают его вдову регентшей, как ныне покойную Королеву-мать, она им испортит все. Королева бросилась ему в ноги; он велел ей тотчас подняться: он хорошо знал ее и презирал.

Король велел окрестить Дофина: кардинал Мазарини держал его на руках вместо Папы.

После смерти принца Анри де Конде , который, умирая, тоже выказал большую твердость духа, говорили, что не так уж это почетно - хорошо умереть, раз эти двое умерли хорошо. На похороны Короля шли, как на свадьбу, а навстречу Королеве - словно на пирушку. Ее жалели и не знали, что она собой представляет.

Действие романа «Три мушкетера» начинается в апреле 1625 года, то есть в период правления Людовика XIII, сына Генриха IV и Марии Медичи. Имя этого полного противоречий французского короля неоднократно упоминается в романе, а посему о нем следует рассказать поподробнее.

Людовик появился на свет в Фонтенбло 27 сентября 1601 года и, по свидетельству современников, с самого рождения отличался слабым здоровьем. Его недомогания усиливали в нем мрачное состояние духа: он был вечно хмур и недоверчив. Короче говоря, он с детства обнаружил массу дурных наклонностей, не свойственных ни его отцу, ни матери. Главными его недостатками, как считается, были отсутствие душевной чуткости и жестокосердие. Это, кстати, очень верно подмечает и Александр Дюма, в романе которого можно найти такое определение:

«Людовик XIII, как все слабохарактерные люди, не отличался великодушием».

Это же отмечает и Жедеон Таллеман де Рео, писатель-мемуарист, автор обширного собрания скабрезных, но очень интересных «Маленьких историй» («Historiettes»). Он пишет о Людовике XIII:

«Он был немного жесток, как и большинство замкнутых и малодушных людей».

Кстати, раз уж зашла речь о Таллемане де Рео, то следует заметить, что в истории французской литературы XVII века это имя занимает особое место. Оно часто фигурирует и в современных ему мемуарах, и в исторических сочинениях. Его «Маленькие истории», рисующие жизнь французского общества эпохи Генриха IV и Людовика XIII, явно послужили источником информации для нескольких исторических романов, в частности для «Трех мушкетеров» Александра Дюма.

Относясь, несомненно, к мемуарному жанру, эти «Маленькие истории» отличаются, однако, от воспоминаний тех же Франсуа де Ларошфуко, кардинала де Реца или герцога де Сен-Симона. То были люди, по праву относившиеся к верхним слоям потомственной аристократии и непосредственно участвовавшие в описываемых событиях. Таллеман де Рео выглядит фигурой совершенно иного масштаба. Он был выходцем из буржуазных кругов, не появлялся сам при дворе, но зато был связан приятельскими отношениями с множеством самых различных людей своего времени. Наблюдательный и весьма любопытный, он, по меткому выражению известного литературного критика Шарля де Сент-Бёва, был рожден «анекдотистом». «Без Таллемана де Рео и его нескромной болтливости, - пишет де Сент-Бёв, - многие работы о XVII веке были бы в наше время, в сущности, невозможными».

К «анекдотам» Таллемана де Рео мы обратимся еще не раз, а пока же вернемся к Людовику XIII.

Удивительно, но в полтора года он уже умел играть на лютне и петь. Этим он начал заниматься еще до того, как его внимание привлекли традиционные для детей того времени деревянная лошадка или волчок. В три года он начал учиться читать, а в четыре - умел писать. В семь лет все вдруг изменилось. Детские игры были оставлены, и началась бесконечная охота, стрельба и азартные игры. Многие историки отмечают, что, играя в дворцовом саду, маленький Людовик любил ловить бабочек, чтобы потом разрывать их на части, а у пойманных птиц он выщипывал перья. Однажды отец застал его за подобной «забавой» и собственноручно высек.

Людовику было всего восемь лет, когда его отец пал от кинжала фанатика-католика Франсуа Равайяка. Все дела по управлению страной после этого перешли к Марии Медичи и ее фавориту, итальянцу Кончино Кончини, известному в истории под именем маршала д’Анкра. Став регентшей при несовершеннолетнем короле, Мария Медичи получила ненадежную, нестабильную, расколотую по всем направлениям страну, еле стоявшую на ногах под тяжестью трех главных проблем: религиозной напряженности, внешней угрозы и недовольства местных дворян.

Не углубляясь в образ Марии Медичи, хотелось бы поставить вопрос: почему в рассматриваемых романах Александра Дюма отсутствует эта ключевая политическая фигура того времени, прожившая до 1642 года? Точного ответа на этот вопрос не знает никто.

Возможно, сделано это потому, что Мария Медичи, которая всегда презирала своего старшего сына и предпочитала его брата Гастона, практически не занималась юным королем и не дала ему почти ничего из того, за что дети обычно любят своих матерей. Именно поэтому, кстати, единственным человеком, близким Людовику, оставался в течение многих лет Шарль д’Альбер, герцог де Люинь. Впрочем, и имя этого человека в романе «Три мушкетера» упоминается всего один раз, да и то лишь в следующем контексте: король в поисках развлечений якобы остановился на соколиной охоте, ставшей его излюбленной забавой, «к которой некогда пристрастил его герцог де Люинь».

Это действительно так: герцог де Люинь, которому в год рождения Людовика было всего 25 лет, особенно угождал дофину своими глубокими познаниями в дрессировке собак и выучке соколов для охоты. В результате Людовик до того привязался к нему, что не мог прожить без него ни минуты, и герцог, став коннетаблем Франции, то есть человеком, осуществлявшим верховный надзор над всеми королевскими войсками, начал играть одну из главнейших ролей при его дворе.

В 1614 году Людовик был объявлен совершеннолетним, но и после этого реальная власть осталась в руках Марии Медичи и ее министра-фаворита. И тогда король, не зная, как ему избавиться от ненавистного маршала д’Анкра, позвал к себе герцога де Люиня.

Терпеть не могу этого авантюриста, явившегося во Францию и распоряжающегося здесь, как у себя дома! - воскликнул он. Глаза де Люиня недобро заблестели при этих словах, и он решил, что настало время «подлить масса в огонь».

Совершенно верно, сир, этот Кончини ведет себя совершенно недопустимо…

Этот проклятый итальянец довел Францию до ужасного состояния, но король Франции - это я! И никто не смеет помешать законному королю быть хозяином в своей стране! А если кто и пытается это сделать, на него у нас всегда найдется управа! Послушайте, де Люинь, у вас есть на примете верный человек, который мог бы помочь нам решить эту проблему?

Конечно, сир. У меня есть надежный человек.

Так позовите его сейчас же!

«Надежным человеком» оказался Николя де Витри, капитан королевских гвардейцев, про которого кардинал де Рец (он же Жан-Франсуа-Поль де Гонди) в своих мемуарах писал, что он «был глуп, но отважен до безрассудства». Исполнение коварного замысла было намечено на воскресенье, 23 апреля 1617 года.

В этот день Кончино Кончини явился в Лувр в сопровождении лишь нескольких человек из своей свиты. Капитан де Витри со своими людьми ждал его в заранее намеченном месте. Когда Кончино Кончини приблизился, капитан де Витри неожиданно преградил ему дорогу и выстрелил в него из пистолета…

Сохранилось предание, что, узнав об этом, Людовик радостно воскликнул: - Вот первый день моего настоящего владычества!

Устранение Кончино Кончини полностью отвечало интересам короля: он видел в этом единственный способ избавления от опеки матери. Избавившись от Кончини, Людовик сделал услужливого убийцу маркиза де Витри маршалом, а герцога де Люиня - своей правой рукой и хранителем королевской печати. При дворе тут же пошли разговоры о том, стоило ли устранять маршала д’Анкра, чтобы заменить его на точно такого же фаворита, столь же отягощенного всевозможными титулами и материальными благами.

При этом король велел передать матери, что как добрый сын он будет уважать ее и впредь, но править государством отныне станет сам. После этого Мария Медичи была сослана в Блуа.

По свидетельству очевидца тех событий и активного участника Фронды герцога де Ларошфуко, у Марии Медичи «было мало добродетелей и мало изъянов. Тем не менее после такого блеска и величия вдова Генриха IV была упрятана в тюрьму собственным сыном-королем и кардиналом де Ришелье, обязанным ей своей фортуной. Она была покинута другими королями, ее детьми, которые не решились даже принять ее в своих государствах, и умерла в нищете и голоде».

После физического устранения матери и ее фаворита Людовик XIII подпал под еще большее влияние герцога де Люиня, и внешне стало казаться, что у него нет ни ума, ни достаточного желания для того, чтобы самому заниматься делами и управлением Францией, которая, имея население почти в двадцать миллионов человек, в то время была самым большим государством Европы.

Тот же Франсуа де Ларошфуко характеризует короля так:

«Недомогания, которыми он страдал, усиливали в нем мрачное состояние духа и недостатки его характера: он был хмур, недоверчив, нелюдим; он и хотел, чтобы им руководили, и в то же время с трудом переносил это. У него был мелочный ум, направленный исключительно на копание в пустяках, а его познания в военном деле приличествовали скорее простому офицеру, чем королю».

К этой характеристике стоит добавить, что молодой король был очень капризен и вспыльчив; он сразу хватался за оружие, когда ему казалось, что его авторитету наносится ущерб.

К счастью для французов, в декабре 1621 года герцог де Люинь умер, и его смерть открыла путь к высшей власти Арману-Жану дю Плесси, герцогу де Ришелье. Об этом человеке мы подробно расскажем ниже, а пока лишь отметим, что король тут же попал под влияние своего нового и такого блестящего приближенного. Да и все вокруг, трепеща от ужаса и негодования, в конце концов вынуждены были склониться перед могуществом де Ришелье.

В 1624 году Людовик XIII сделал де Ришелье своим первым министром. Несмотря на странность их союза, следует отдать им должное: они создали гармоничный и отлично работавший политический альянс.

С одной стороны, с тех пор и до самой своей смерти в 1642 году де Ришелье оставался центральной фигурой на политической сцене Франции, а личность монарха, который проявлял серьезный интерес только к военному делу, находилась как бы в тени великого министра.

С другой стороны, традиционное изображение Людовика как послушной марионетки в руках хитроумного де Ришелье все же далеко от действительности. Будучи человеком очень осторожным, де Ришелье предпринимал все свои самые важные шаги только с одобрения короля.

Действительно, король постоянно с кем-то воевал: то он подавлял своих вассалов, то громил восставших крестьян, то руководил Итальянской кампанией, то оккупировал Лотарингию… Осада Ла-Рошели и разгром гугенотов стали вершиной его успехов в этой области. По словам Александра Дюма, капитуляция мятежной Ла-Рошели стала «важным политическим событием царствования Людовика XIII и крупным военным предприятием кардинала».

Следует особо подчеркнуть, что де Ришелье никогда не стремился поучать короля и доминировать над ним. Как результат, с его появлением Людовик XIII сильно изменился. Вместе они составили высокоэффективный тандем, вместе работали над десятками проектов, направленных на то, чтобы Франция стала страной еще более великой, процветающей и блистательной.

«Я дарую своим подданным справедливость», - любил говорить Людовик XIII. И французы оценили это, дав королю прозвище Людовик Справедливый. Одно лишь нельзя не признать: сын Генриха IV нередко путал понятия «справедливость» и «суровость». Однако рядом постоянно был де Ришелье, на которого всегда можно было переложить ответственность за любое излишне жесткое и даже жестокое решение, за любой арест без суда и следствия или казнь.

По мнению известного историка Франсуа Блюша, «Ришелье был его единственным другом - другом странным, которого не любили, боялись и ненавидели», однако при этом сутана кардинала была «не так уж сильно запятнана кровью, как об этом рассказывают легенды».

В частной жизни Людовик XIII проявлял мало склонности к удовольствиям - природа сделала его набожным и меланхоличным. Подобно многим Бурбонам, он любил ручной труд: сам чинил ружейные замки, мастерски чеканил медали и монеты, разводил в парнике зеленый горошек и посылал продавать его на рынок, умел готовить и обожал придумывать модные фасоны бородок.

Женщины в жизни Людовика XIII никогда не играли большой роли. Более того, согласно утверждениям некоторых его биографов, он имел «глубокие гомосексуальные наклонности», которые сдерживались лишь его набожностью и боязнью суровой расплаты за грехи.

Его жена Анна, дочь короля Испании Филиппа III из династии Габсбургов (их бракосочетание имело место 25 ноября 1615 года), быстро поняла, что брак ее не будет счастливым. И это действительно было так: брак двух четырнадцатилетних подростков, заключенный против их воли и из чисто политических соображений, просто не имеет шансов быть счастливым.

Угрюмый и молчаливый Людовик упорно предпочитал ее обществу занятия с ружьем или лютней. Юная королева, ехавшая в Париж с надеждой на веселую и беззаботную жизнь, вместо этого нашла тоску, однообразие и одиночество. После весьма жалкой первой брачной ночи король только через четыре года решился опять сблизиться с ней. На этот раз все прошло чуть более успешно, однако беременность закончилась выкидышем, и Людовик вновь стал открыто пренебрегать своей супругой.

Это дало Александру Дюма право сделать заключение о том, что кардиналу «не надо было больше ссорить Людовика XIII с Анной Австрийской, ибо это было уже сделано».

Некоторое время казалось, что король так и не оставит наследника. Но потом случилось почти что чудо, и в 1638 году Анна Австрийская, к великой радости подданных, произвела на свет дофина Людовика (будущего Людовика XIV). В 1640 году она родила еще одного сына - Филиппа Орлеанского. О том, от кого родились эти дети, существует множество различных версий. Некоторые, например, открыто указывают на кардинала де Ришелье, якобы влюбленного в королеву. Не вдаваясь в подробности этой истории, заметим лишь: а кто при дворе не был влюблен в прекрасную испанку? С другой стороны, как совершенно справедливо отмечает биограф кардинала Франсуа Блюш, тот был «слишком поглощен публичными делами, слишком озабочен своим долгом, слишком ревнив к своей власти, чтобы рисковать положением ради любовных интрижек».

Что же касается короля, то через некоторое время после рождения второго сына он стал страдать воспалением желудка и умер 14 мая 1643 года в Лувре в присутствии жены и всего двора. Он был еще сравнительно молодым человеком и ушел из жизни как истинный христианин, простив всех своих врагов. Очень своеобразный итог правлению этого короля подводит один из его биографов, который пишет:

«Мы все являемся в некотором роде жертвами романтического представления о царствовании Людовика XIII в образе простоватого короля, находящегося под тиранией своего деспотичного кардинала-министра.

Однако эти представления ошибочны. Людовику XIII могло недоставать физического обаяния, он мог противоречить самому себе, колебаться, мямлить, лепетать - он не был от этого менее уважаем народом и духовенством, обожаем солдатами и возвышаем знатью. Любой другой мог быть смешон своей чрезмерной стыдливостью, причудами, упрямством, жестокостью, двусмысленными привязанностями и ханжеством; кто угодно, но только не Людовик XIII. Французы не сказать чтобы знали, но чувствовали, что их король велик; что этот капризный ребенок имел твердый характер; что этот жестокий человек был чувствителен; что, будучи нерешительным, он способен был сделать правильный выбор; что этот лишенный харизмы глава государства являлся преданным слугой общества».

Людовик XIII – король Франции и Наварры с 14 мая 1610 года. В историю Франции вошел под прозвищем «Справедливый».

Его личность не раз упоминается в художественной литературе, особенно в произведениях именитых французских писателей, например, и Альфреда де Виньи. Но даже сами французы считают, что образ Людовика XIII в этих романах сильно искажен.

Детство и юность

Родился Людовик XIII 27 сентября 1601 года. Его отец был первым королем из династии Бурбонов. Мать – , родом из Флоренции, дочь великого герцога Тосканы Франческо I. Брак Генриха и Марии был заключен исключительно с целью сохранить влияние Франции в Италии.

Мария Медичи, помимо Людовика, родила еще пятерых сыновей, но до совершеннолетия дожили только Людовик XIII и его брат Гастон Орлеанский.

Детство Людовик прожил в замке Сен-Жермен-ан-Лэ, его воспитанием занимался Альбер де Люин – крестный сын Генриха IV. Он его учил охоте, дрессировке собак, выучке соколов, игре на музыкальных инструментах. Уже в три года мальчик играл на лютне. Мать же не испытывала особых чувств к сыну, объясняя это тем, что будущий король должен быть воспитан в строгости и дисциплине.

У Людовика был крайне упрямый характер. Поэтому вплоть до женитьбы на основным орудием воспитания Марии Медичи была плеть, да и сам Генрих IV благосклонно относился к порке.

В 1610 году Людовик дебютировал в Балете Дофина. В 1615 году участвовал в Балете Мадам. А для знаменитого «Мерлезонского балета» он сам сочинил и музыку, и танцы, и даже создал эскизы костюмов. Также он появился в этом балете в эпизодических ролях крестьянина и торговки. У мальчика была отличная память, он любил слушать сказки и исторические рассказы, рассматривать географические карты.

Когда Людовику было 8 лет, его отца короля Генриха IV убили, и власть перешла к Марии Медичи и ее фавориту Кончино Кончини. Совершеннолетним король был признан в 1614 году, но даже после этого власть оставалась в руках королевы-регента.

Вскоре Людовик по совету Люина решил убрать со своего пути Кончини. Фаворита матери убили, Медичи сослали в замок Блуа, а Людовик становится полноправным королем. Но ему всего 16 лет, поэтому по факту правил государством Альбер де Люин.

К слову, Людовик рос меланхоличным и болезненным ребенком. Имели место гормональные сбои, до 23 лет на его лице не росло щетины, поэтому он долго не пользовался услугами цирюльника. Но когда начала расти борода, он научился бриться сам, а вскоре самолично побрил всех своих офицеров, при этом сделал все на новый лад. Считается, что именно он изобрел особую «королевскую» бородку клинышком.

Правление

Во время регентства Марии Медичи во дворце появляется . В этот период Франция находится в упадке. Стране угрожают могущественные державы Европы – Испания и Австрия. Во дворе плетутся интриги и заговоры.

Молодой король Людовик XIII и Ришелье не находят общего языка, и после убийства Кончини он отсылает кардинала в Люсон. Разумеется, Людовик замечает реформаторские способности кардинала Ришелье, поэтому после смерти Альбера де Люина он возвращается во двор и вскоре становится первым министром.

Главными целями Ришелье становятся сокрушение гугенотов и сокращение могущества знати. Его политика неразрывно связана с доносами, шпионажем, подлогами. Но и Людовик не гнушался жестоких решений. Многие представители французской аристократии заканчивали свои жизни на эшафоте, а их просьбы о помиловании перед королем оставались без ответа.

В 1628 году король Людовик XIII санкционирует военный поход против гугенотской оппозиции, которая находилась в крепости Ла-Рошель. В 1627 году там высадился и английский флот. Возглавлял эту военную кампанию сам кардинал Ришелье.

Конечно, на многие решения премьер-министра король закрывал глаза, в некоторых вопросах и вовсе не хотел разбираться. Но, по сути, все государственные дела вел именно Ришелье. Людовику такая опека была не по вкусу. Однажды, жалуясь на кардинала своему фавориту и любовнику маркизу де Сен-Мару, тот предложил убить его. Но заговор против человека с собственной системой шпионажа не увенчался успехом. В итоге Сен-Мар был казнен. Вскоре Людовик узнал и о кончине своей матери.

Эти трагические события расстраивали короля, но предаваться горю ему было некогда. Его здоровье стремительно ухудшается, так же, как и внутриполитическая ситуация в стране, а у него еще масса незавершенных дел. Ришелье уходит из жизни 4 декабря 1642 года. После его смерти Людовик впервые получает возможность править самостоятельно.

Личная жизнь

С 1612 года Людовик уже был обручен с Анной Австрийской, дочерью испанского короля. Об этом позаботилась его мать Мария Медичи, которая стремилась к сближению с Испанией. Но сам Людовик XIII не был расположен к женщинам. В некоторых источниках, например, работе Эмиля Мань описывается его благосклонное отношение к ближним слугам-мужчинам.

Свадьба с Анной состоялась в ноябре 1615 года. Супруги были юны, поэтому их первая брачная ночь была отложена на два года. Анна Австрийская ехала в Париж с надеждой на счастливый брак и веселую жизнь, но вскоре поняла, что брак с королем обречен на скуку и одиночество. Людовик не был расположен к общению, все время был угрюм и предпочитал ее обществу музыку и охоту.

Альбер де Люин понимал, что Франции нужен наследник, и буквально положил Людовика в постель к супруге, но опыт оказался неудачным, и молодой король не подходил к спальне королевы еще 4 года. После такого перерыва совместная ночь все-таки дала свои плоды. Анна забеременела, но, к сожалению, у нее произошел выкидыш. Это вновь отдалило Людовика от супруги.

В мае 1625 года в Париж прибывает с дипломатической миссией герцог Бекингем. И Анна влюбляется, ей сложно скрыть свое чувство, это приводит к тому, что ее поведение обсуждается на Королевском совете.

В 1628 году Бекингем вместе с военной кампанией высадился под Ла Рошелем, где был убит. Анна Австрийская, узнав об этом, была крайне опечалена. А вот король наоборот. Через несколько дней после этой новости он велел Анне участвовать в придворном спектакле и получил массу удовольствия от ее душевных страданий.

В этот период у короля Людовика появляется новый фаворит – Франсуа де Баррада. За полгода очаровательный юноша из пажа «вырастает» в капитана резиденции Бурбонов. Но молодой человек был вспыльчив и недальновиден, поэтому вскоре влюбляется во фрейлину королевы, и король его отправляет в отставку.

В череде измен, любовников и фаворитов многие думали, что союз короля и королевы останется бесплодным, но в 1638 году у Анны Австрийской родился сын – , будущий «король-солнце». В 1640 году родился их второй сын – Филипп I Орлеанский.

Смерть

В марте 1643 года король Людовик XIII стал страдать воспалением желудка. Его мучали бесконечные приступы рвоты, чередующиеся с поносом. Вскоре он стал настолько слабым, что даже не выходил на улицу.

Королева неотлучно сидела у постели супруга. 14 мая 1643 года король скончался. Спустя полтора месяца его захоронили в королевской усыпальнице Сен-Дени рядом с матерью.

Память

• 1610 – картина «Портрет Людовика XIII», Франс Младший Пурбус
• 1624 – картина «Рождение Людовика XIII»,
• 1625 – картина «Людовик XIII», Питер Пауль Рубенс
• 1639 – картина «Большой парадный портрет короля Людовика XIII», Филипп де Шампань
• 1824 – картина «Обет Людовика XIII», Жан Огюст Доминик Энгр
• 1974 – книга «Занимательные истории. Людовик Тринадцатый», Таллеман де РеоЖедеон
• 2001 – французский ежегодник «Дворянское окружение Людовика XIII», Шишкин В. В.
• 2002 – книга «Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII», Эмиль Мань