Выбор читателей
Популярные статьи
От редакции. В статьях "Полиса" нередко встречаются ссылки на труды М. Вебера, Э. Дюркгейма, В. Парето, чьи идеи составляют теоретические и методологические основания многих современных исследований в области политических наук. Вместе с тем не все наши читатели в достаточной степени знакомы с творчеством этих классиков социологии и философии политики. Редакция журнала решила поэтому подробнее рассказать о них в рубрике "Семинар" - с помощью" еще одного признанного авторитета - французского социолога и политического философа Раймона Арона (1905-1983).
Очевидно, в мире нет политолога, не знакомого с этим именем. Но труды его в СССР никогда не публиковались - вряд ли можно найти другого западного мыслителя, который подверг бы столь систематической и убедительной критике догмы "марксизма-ленинизма". Профессор Р. Арон был знаменитым преподавателем и едва ли не лучшим европейским публицистом, обличавшим тоталитаризм во всех его проявлениях. Он прожил насыщенную, трудную, но яркую жизнь. Во время фашистской оккупации Франции редактировал в Лондоне журнал Франс либр", в течение 20 лет был политическим обозревателем газеты "Фигаро", сотрудничал в еженедельнике "Экспресс", в 1978 г. основал журнал "Коммантер", девизом которого избраны слова Фукидида: "Нет счастья без свободы и нет свободы без мужества и отваги".
Было бы неверно сводить деятельность Арона в науке и политике к критике. Он явился автором ряда фундаментальных, "работающих" и сегодня концепций социально-политического развития, в т. ч. одним из создателей теории индустриального общества. Центральными темами его творчества были война и мир, ядерная стратегия, перспективы демократической формы правления, интеллигенция и т. д. Научная библиография работ Р. Арона обширна, а индекс ссылок на его труды и поныне остается одним из самых высоких в мире.
В очерках "Этапы развития социологической мысли" Р. Арон, используя компаративный подход, обратился к теоретическим истокам современной социально-политической науки. Очерки - это интеллектуальные портреты семи европейских философов: Монтескье, Токвиля, Конта, Маркса, Дюркгейма, Парето и Вебера, Выбирая персонажей своей книги, Р. Арон, думается, прежде всего исходил из огромного значения и оригинальности их вклада в современную мировую общественную мысль. Власть, социальное равенство, диктатура, демократия - вот круг проблем, обсуждаемых в очерках.
Мы публикуем ниже (с небольшими сокращениями) заключение II части труда Р. Арона "Этапы развития социологической мысли" (Les etapes de la pensee sociologique. P., 1967). Фрагмент содержит сравнительный анализ творчества трех ученых, работавших "на стыке веков", - француза Эмиля Дюркгейма (1858-1917), итальянца Вильфредо Парето (1848-1923) и немца Макса Вебера (1864-1920). Арон задается вопросами о том, в каких исторических условиях работали эти три автора, как истолковывали они данные условия, как отразились в их доктринах черты личности и национальный характер каждого философа. Ныне, когда общество снова, как и век назад, находится на переломе, искания Дюркгейма, Парето и Вебера в интерпретации Р. Арона приобретают, как нам кажется, особую актуальность, причем не только для социологов. Очерки "Этапы развития социологической мысли" выходят в переводе на русский язык в издательстве "Прогресс".
Хочется надеяться, что в ближайшем будущем российский читатель сможет познакомиться с переводами и других классических работ Раймона Арона.
/... / Эти три автора различны по общему тону. Дюркгейм - догматичен, Парето - ироничен, Вебер - патетичен. Дюркгейм доказывает истину и стремится, чтобы она была научна и этична. Парето разрабатывает научную систему, которую он задумал как частную и предварительную, но которая, независимо от его стремления к объективности, высмеяла иллюзии гуманистов и надежды революционеров, уличает пройдох и простаков, неистовых и власть имущих. Вебер стремится понять смысл существования индивидов и общества, будь то им навязанных или ими избранных, не закрывая глаза на давление социальных обязанностей и неизбежную необходимость принимать решения, правомерность которых никогда не может быть научно доказана. Тон каждого из этих трех авторов объясняется и личным темпераментом, и национальными условиями.
Дюркгейм - французский ученый-философ; стиль его работы складывался, по крайней мере внешне, под влиянием диссертаций, которые он готовил, последовательно преодолевав барьеры, поставленные французским университетом перед амбициями интеллектуалов. Этот университетский ученый III Республики верит в науку, в ее этические ценности со страстью пророка. Он является или хотел бы быть одновременно ученым и реформатором; наблюдателем, констатирующим факты, и создателем системы морали. Такое сочетание может сегодня показаться нам странным, но оно не выглядело таким в начале века, в эпоху, когда вера в науку была почти религией. Самым ярким выражением этого сочетания веры и науки оказывается понятие "общество". В социологии Дюркгейма это понятие служит эмпликативным принципом, источником высших ценностей и своего рода объектом поклонения. Для Дюркгейма, француза еврейского происхождения, университетского ученого, занятого поисками решения традиционных проблем Франции, проблемой конфликтов между церковью и государством, между моралью религиозной и светской, социология была основой этики. Общество, истолкованное социологией, считает высшей ценностью современной эпохи уважение человеческой личности и автономию индивидуального суждения. Такая социологическая и рационалистская попытка найти в новой науке обоснование мирской морали характерна для того исторического момента. Переходя от Дюркгейма к Парето, мы оставляем выпускника высшей школы и профессора философии, чтобы познакомиться с итальянским патрицием без иллюзий, инженером, враждебна относящимся ко всякой метафизике, исследователем без предрассудков. Его стиль - это стиль уже не профессора-моралиста, а просвещенного и утонченного аристократа, склонного испытывать некоторые симпатии к варварам. Этот ученый далек от того, чтобы все философские проблемы решать с помощью науки. Он с иронией наблюдает за усилиями профессоров, таких как Дюркгейм, пытающихся обосновать мораль с помощью науки. "Если бы вы знали, что такое наука, - позволил он себе заметить, - то знали бы, что прийти через нее к морали невозможно. Если бы вы знали, что представляют собой люди, то знали бы также, что для восприятия какой-то морали они совершенно не нуждаются в научных обоснованиях. Человек обладает достаточным здравым смыслом и изобретательностью, чтобы представить себе вполне убедительными мотивы для принятия определенных ценностей, которые, по правде говоря, ничего общего не имеют ни с наукой, ни с логикой".
Парето принадлежит к итальянской культуре, равно как Дюркгейм - к французской Он стоит в том же ряду политических мыслителей, в котором первым и самым великим был Макиавелли. Упор на двойственность правителей и управляемых, стороннее, иначе говоря, циничное, восприятие роли элиты и слепоты толпы формируют вид социологии, концентрирующийся вокруг политической темы, что характерно для итальянской традиции, которую помимо Макиавелли, демонстрировали Гишардэн и Моска. При этом не следует преувеличивать воздействие национальной среды. Одним из тех, кто оказал влияние на Парето, был француз Жорж Сорель. Во Франции немало ученых принадлежало к так называемой школе Макиавелли, а в Италии во времена Парето были известны рационалисты и сторонники научной школы, которые оставались в плену иллюзии, будто социология может быть одновременно наукой и основой морали. Парето как макиавеллист был, мне кажется, в высшей степени итальянцем; но не исключено, что во мне говорит француз. Фактически два разных течения интеллектуальной мысли, представленные Дюркгеймом и Парето, проявились как во Франции, так и в Италии. Некоторые французские мыслители подвергали иллюзии гуманистов и чаяния революционеров такой же социологической критике, какой виртуозно владел Парето.
Макс Вебер, вне всякого сомнения, в высшей степени немец. Чтобы до конца понять его научную мысль, ее нужно рассматривать в контексте германской интеллектуальной истории. Сформированный на воззрениях немецкой исторической школы, он исходил из позиций исторического идеализма при разработке своей концептуальной системы объективной социальной науки, которая была бы способна научно продемонстрировать, привести доказательства, осмыслить социальную действительность, будучи полностью свободной от метафизики в сознании и в подходе к истории.
В противоположность Дюркгейму Вебер был по образованию не философом, а юристом и экономистом. Поэтому некоторые аспекты его научной мысли в основе своей содержат начала такого двустороннего образования. Когда, например, Вебер делает акцент на понятии субъективного смысла и утверждает, что социолог стремится в основном выявить смысл, который субъект придает своему поступку, решению или отказу от поступка, то в нем говорит юрист. Действительно, легко отличить тот объективный смысл, который профессор может придать правовым положениям, от субъективного смысла этих положений, т. е. от интерпретации их теми, кто подвергается их воздействию; и это отличие позволяет сделать понятным воздействие, которое правовое установление оказывает на поведение индивидов. Во многих своих эпистемиологических исследованиях Вебер стремился четко разделить различные формы интерпретации права с тем, чтобы еще и еще раз напомнить, что объект исследования социолога - субъективный смысл, т. е. пережитая реальность права, как оно осмыслено индивидами и как оно частично обусловливает их поступки. Таким же образом опыт экономиста наводит Вебера на размышления о связи между экономической теорией, как умственной реконструкцией поступка, с конкретной, часто непоследовательной хозяйственной деятельностью, т. е. такой, какой реально живут люди.
Однако научная мысль Вебера, вытекающая из его опыта юриста и экономиста, носила в себе еще большую внутреннюю двойственность, связанную с разрывом между религиозной ностальгией и требованиями науки. Я уже отмечал, что основная тема исследований этих трех авторов-взаимосвязь между наукой и религией. С точки зрения Дюркгейма, наука позволяет одновременно понять религию и предвидеть возникновение новых верований. Для Парето влечение к религии вечно. Основные факторы неизменны, и, как бы ни были разнообразны их отклонения, они приведут к расцвету новых верований. Что касается Вебера, то он смотрит на противоречие между рационализацией общества и потребностями веры патетически. "Мир разволшебствлен", в научно объясненной и технически освоенной природе нет больше места для магии религий прошлого. Вера вынуждена прятаться в глубине сознания, а человек - раздваиваться между профессиональной деятельностью, которая становится все более индивидуализированной и рациональной, и стремлением к глобальному видению мира и к последним надеждам на спасение души.
Вебера раздирает противоречие между наукой и активной деятельностью, между профессиями ученого и политического деятеля. Он принадлежит к школе социологов, политическая неудовлетворенность которых привела их - и низвела - в науку и университет. Кроме того, в самой политике Вебер соединял такие взгляды, которые довольно плохо сочетаются. Он страстно отстаивал личные свободы и считал, что без минимума прав человека невозможно жить Но Вебер был одержим национальным величием и в период первой мировой войны мечтал о приобщении своей родины к мировой политике. Переходя иногда в ряды неистовой оппозиции императору Вильгельму II, он оставался тем не менее сторонником монархического строя.
Страстная жажда свободы и одержимость величием Германии, враждебное отношение к Вильгельму и верность монархическому режиму - позиции, которые привели Вебера к мысли о конституционной реформе Рейха в парламентском плане, - кажутся нам теперь, по истечении пяти десятилетий, довольно смехотворным решением поставленных им перед собой проблем.
Дюркгейм - основа гель морали, ставшей предметом преподавания в высшей педагогической школе; Парето - ироничный низвергатель всяческих идеологий; Вебер - сторонник парламентской конституционной реформы Германии, и каждый их этих трех авторов принадлежит своей, отличной от других, стране Европы.
Когда началась война, Дюркгейм был страстным патриотом, который перенес боль утраты единственного сына и постыдные оскорбления с высокой трибуны Национального собрания. Вебер был патриотом Германии, и тоже страстным. Каждый из них написал исследование по поводу истоков мировой войны, ни одно их которых, я думаю, ничего не добавило к их научной славе. Будучи учеными, каждый из них в не меньшей степени был гражданином своей страны. Парето тоже был верен себе, т. е. оставался ироничным наблюдателем и пророком. Он считал, что единственной надеждой на то, что война приведет к прочному миру, было ее завершение компромиссом.
Таким образом, можно сказать, что каждый из этих трех социологов реагировал на события 1914-1918 гг. в собственном стиле. Но истина в том, что социология Дюркгейма не содержала ничего, что позволило бы ему реагировать на эти события иначе, чем заурядному человеку. По его мнению, если у государств и были какие-то военные функции, то лишь как пережитки прошлого, обреченные на быстрое исчезновение. Когда эти пережитки в 1914г. продемонстрировали неожиданную и, возможно, непредсказуемую силу, Дюркгейм проявил себя не как оптимист, профессор, последователь О поста Конта, а как гражданин, разделивший переживания и надежды французов и интеллектуалов и тех, кто к ним не относится.
Что же касается Вебера, то он был уверен в постоянстве и неизбежности конфликтов, противопоставлявших различные классы, ценности и нации. Война не поколебала его мировидения. Он не считал, что современным обществам свойственно миролюбие. Вебер воспринимал насилие как фактор, соответствующий нормальному порядку общества и ходу истории. Будучи противником ведения до победного конца подводной войны и настроенный против пангерманистов, мечтавших об обширных аннексиях, он считал тем не менее, что надо идти до конца. Дюркгейм. без сомнения, держался бы того же мнения, если бы не умер еще до победы.
Можно сравнить интерпретацию, которую давали эти три автора современным им обществам.
Для Дюркгейма проблема общества - это прежде всего проблема морали, а кризис современных обществ - кризис морали, в основе которого лежит структура общества. Поставив проблему таким образом, Дюркгейм выступает против Парето и Вебера. Большинство социологов можно классифицировать, исходя из их отношения к смыслу социальной борьбы. Дюркгейм, как и Конт, считает, что общество по своей природе основано на консенсусе. Конфликты не являются ни движущей силой исторического развития, ни неизбежным сопровождением коллективной жизни, они -признак болезни или разлада общества. Современные общества характеризуются преобладающим интересом к экономической деятельности, крайней дифференциацией функций и личностей, а стало быть - риском нарушения консенсуса, без которого социальный порядок не может существовать.
Однако Дюркгейм, опасающийся аномии или нарушения консенсуса - главной угрозы, нависшей над современными обществами, - не сомневается в том, что священными ценностями нашей эпохи являются: человеческое достоинство, свобода личности, независимое суждение и свобода критики. Его мысль, таким образом, имеет двойственный характер и объясняет возможность двух противоречивых толкований.
Если следовать методологии Бергсона, то я должен был бы главную интуицию Дюркгейма изложить в одной фразе, сказав, что в его глазах современные общества определяются обязательством - которое коллектив налагает на каждого - быть самим собой и выполнять свою социальную функцию, независимо развивая собственную личность. Само общество возводит в ценность личную автономию.
Такого рода интуиция глубоко парадоксальна. Поскольку основой ценности личной независимости служит социальный императив, то что мы скажем, если завтра религия, возникшая в обществе, обернется против индивидуалистских ценностей и во имя восстановления консенсуса вменит каждому в обязанность не быть самим собой, а повиноваться? Если суть мысли Дюркгейма в том, что принцип и объект моральных и религиозных обязательств и верований заложен в обществе, то Дюркгейм присоединяется к ряду таких мыслителей, как Бональд, которые фактически и юридически выступают за примат коллектива по отношению к индивиду. Если же исходить из того, что в наше время высшие ценности - это индивидуализм и рационализм, то Дюркгейм выступает как последователь философии Просвещения.
Подлинный Дюркгейм определяется, естественно, не той или другой из этих интерпретаций, а их сочетанием. Центральной проблемой дюркгеймовой мысли является, по сути, проблема, поставленная О. Контом и связанная с представителями рационалистских воззрений, которые стремятся обосновать ценности рационализма на социальных императивах.
Парето и Вебер легче вписываются в свое собственное и в наше время, чем Дюркгейм. Достаточно сравнить их с Марксом, ученым, который, возможно, не оказал на них прямого влияния, но которого они много читали и критиковали.
Парето многократно обращался к трудам Маркса, и развитие его научной мысли может быть изложено как критика марксизма. В своей работе "Социалистические системы" Парето подверг углубленной экономической критике "Капитал", и в частности теорию стоимости и труда и теорию эксплуатации. /... /
Парето защищает режим частной собственности и конкуренции, приводя в качестве довода его эффективность. Конкуренция в определенной степени является формой отбора. Парето проводит аналогию борьбы за выживание животного мира с социальным дарвинизмом экономической конкуренции и социальной борьбы. Экономическая конкуренция, которую марксисты называют капиталистической анархией, - это в действительности одна из форм естественного отбора, относительно благоприятная для экономического прогресса. Паре-то - не либеральный догматик. Многие из мер, которые можно осудить с сугубо экономической точки зрения, могут косвенно, с помощью социологических механизмов, дать благоприятный результат. Например, сделка, которая приносит значительную прибыль спекулянтам, по-человечески несправедлива и экономически заслуживает осуждения, но может быть благотворна, если доходы будут вложены в предприятия, приносящие пользу коллективу.
В конечном счете, отвечая на марксистскую критику, Парето приводит некоторые из элементов капитализма, которые могут встретиться при любой экономической системе, и указывает на то, что экономический расчет во внешнем проявлении связан с современной рациональной экономикой, что нет всеобщей эксплуатации рабочих, поскольку заработная плата устанавливается на уровне предельной производительности и понятие прибавочной стоимости не имеет смысла.
Вебер критикует марксистскую теорию приблизительно в том же духе, но делает акцент не столько на важность экономического расчета для всех режимов, сколько на постоянство таких факторов, как бюрократия, организационные структуры и власть. Парето, исходя из того, что конкуренция и частная собственность являются, как правило, наиболее благоприятными институтами, способствующими развитию и приумножению богатств, считал, что разрастание бюрократии, развитие государственного социализма и изъятие доходов администрацией в свою пользу или в пользу несостоятельной части населения, вероятно, повлекли бы за собой общий экономический спад. Вебер доказывал, что рациональная организация и бюрократия представляют собой реально существующие структуры современных обществ. В случае перехода к социализму действие этих факторов не только не ослабнет, но даже усилится. При социалистической экономике, где собственность на средства производства будет общественной, усугубятся явления, которые Вебер считал наиболее опасными для сохранения человеческих ценностей.
Парето и Вебер отметают марксистскую критику капиталистической экономики как научно необоснованную. Ни тот, ни другой не отрицают, что в капиталистическом обществе есть привилегированный класс, сохраняющий значительную часть доходов и богатств. Они не утверждают, будто капиталистический строй совершенно справедлив и единственно возможен. Более того, и тот и другой склонны считать, что этот строй будет развиваться в социалистическом направлении. Но оба они отказываются признать теорию прибавочной стоимости и капиталистической эксплуатации, отрицают, что социалистическая экономика фундаментально отличается от капиталистической в плане организации производства и распределения доходов.
Критика Парето и Вебера марксистской теории на этом не останавливается. Она нацелена на подразумеваемый или явный рационализм психологии интерпретации марксизмом истории.
Когда Парето высмеивает надежды революционеров, и в частности марксистов, то в основе его иронической критики лежит чисто экономический подход. Он доказывает, что экономика социалистического типа всеми своими пороками будет похожа на капиталистическую, но только к ней прибавятся еще и некоторые дополнительные недостатки. Экономика, основанная на принципе общественной собственности на средства производства, лишенная рыночного механизма и конкуренции, будет неизбежно бюрократической; трудящиеся будут подчинены авторитарной дисциплине, по меньшей мере такой же насильственной, как и на капиталистических предприятиях, но значительно менее эффективной с точки зрения приумножения богатства.
Парето критикует и революционные надежды, представляя их не как рациональную реакцию на реально ощущаемый и переживаемый социальный кризис, а как выражение постоянно действующих эмоциональных факторов или вечной метафизической мечты. Марксизм утверждает, что противоречия капитализма вызывают формирование пролетариата как класса, а пролетариат выполняет задачу, которая является его исторической миссией. Марксистское видение перспективы, с точки зрения всеобщей истории, рационально. Оно предполагает, помимо прочего, своего рода рациональную психологию, согласно которой люди или группы людей действуют в соответствии со своими интересами. Нечего сказать, поистине весьма оптимистична психология, предполагающая, будто люди могут быть одновременно и эгоистами, и ясновидящими! Обычно такого рода толкование человеческого поведения называют или материалистическим, или циничным. Какая иллюзия! Если бы все группы людей знали свои интересы и поступали сообразно им, то жизнь обществ была бы действительно куда проще... Как говорил большой психолог по имени Гитлер, между различными интересами всегда возможны компромиссы, между мировоззрениями - никогда.
Парето и некоторым образом Вебер отвечают на это рационалистическое видение Маркса замечанием, что такого рода социальные процессы, как социалистическое движение, ни в коей мере не вызваны осознанием групповых интересов и являются не выполнением исторической миссии, а всего лишь отражением аффективных или религиозных потребностей, таких же древних, как само человечество.
Макс Вебер свою социологию религий порой называл "эмпирическим опровержением исторического материализма". Действительно, в ней иногда приводятся доказательства того, что отношение некоторых групп людей к экономической жизни могло быть обусловлено религиозными воззрениями. Но обусловленности религиозных воззрений экономическими позициями не существует, при том что обратное вполне допустимо.
С точки зрения Парето, если бы поступки людей были логическими, то они определялись бы стремлением к наживе или власти, а борьба групп могла быть истолкована сугубо рациональной терминологией. Но, по сути дела, людьми движут относительно постоянные категории аффективных факторов. История развивается не по пути, ведущему к завершению, коим стало бы примирение человечества, а подчиняясь взаимозависимым циклам. Воздействие той или иной группы факторов образует исторические фазы; и невозможно предвидеть ни конечного результата, ни момента их завершения.
Вместе с тем и Парето и Вебер признают вклад Маркса в науку. С точки зрения Паре-то, "социологическая часть труда Маркса с научной точки зрения значительно выше экономической". Классовая борьба наполняет большую часть вековой исторической хроники и представляет собой одно из крупнейших явлений всех известных общественных систем. "Борьба за жизнь или благополучие есть общее для живых существ явление, и все, что мы об этом знаем, говорит нам о том, что она является одним из самых мощных факторов сохранения и улучшения расы". Парето допускает, таким образом, наличие классовой борьбы, подает ей иную, отличную от марксовой, интерпретацию. С одной стороны, в обществе нет тенденции к разделению на два, и только на два, класса: на владельцев средств производства и эксплуатируемую массу, "Классовая борьба осложняется и приобретает многообразные формы. Мы далеки от простой борьбы двух классов; раскол усиливается в среде как буржуазии, так и пролетариата". Он подчеркивает, что социальные и экономические группы многочисленны. С другой стороны, поскольку Парето исходит из двойственного характера общества, он считает, что последнее основано на противоречиях между правителями и управляемыми, между элитой и массой; при этом принадлежность к элите необязательно определяется владением средствами производства. Поскольку основным противоречием является противоречие между правящими и управляемыми, то классовая борьба вечна и не может быть преодолена в обществе с политическим строем без эксплуатации. Если, как полагал Маркс, источник классовой борьбы - частная собственность на средства производства, то можно представить себе общество без частной собственности, а стало быть, и без эксплуатации. Но если первопричина социальных конфликтов - власть меньшинства над большинством, то социальная неоднородность неизбежна и надежда на бесклассовое общество - это всего лишь псевдорелигиозный миф. Парето склонен характеризовать различные классы по их психологии. Элита жестока или хитра, ее составляют или бойцы, или плутократы; в нее входят спекулянты и ростовщики; она похожа то на льва, то на лисицу. Все эти формулировки выделяют скорее психологическую особенность, чем чисто социологическую характеристику классов, и в частности правящего класса.
Вебер, социальная мысль которого драматична, но не имеет при этом отношения к миротворчеству, тоже допускал реальность и остроту классовой борьбы и, таким образом, в определенном смысле принимал марксистское наследие и значение социологических наблюдений, которые служат отправным моментом "Коммунистического манифеста". "Тот, кто берет на себя смелость сунуть пальцы в колеса политического развития своей родины, должен иметь крепкие нервы и не быть слишком сентиментальным, чтобы заниматься современной политикой. И тот, кто берется заниматься политикой, прежде всего не должен питать иллюзий и признать... наличие непременного фактора неизбежного существования на этой земле вечной борьбы людей против людей". Если бы Вебер не воспользовался с такой нарочитой резкостью аргументами Парето, то отметил бы, что при режиме, основанном на коллективной собственности и плановом хозяйстве, меньшинство обладало бы огромной как политической, так и экономической властью; и только непомерное, свойственное человеческой природе доверие позволило бы надеяться, что это меньшинство не злоупотребит обстоятельствами. Неравенство в распределении доходов и привилегий переживет исчезновение частной собственности и капиталистической конкуренции. Более того, в социалистическом обществе на самом верху окажется тот, кто будет наиболее ловким в мрачной, маловидимой бюрократической борьбе, несомненно, не менее неприглядной, чем экономическая конкуренция. Бюрократический естественный отбор был бы даже по-человечески значительно хуже, чем подобный полуиндивидуалистский отбор, который в какой-то степени существует в лоне соответствующих организаций капиталистических обществ.
Для того, чтобы стабилизировать современные общества и сделать их высокоморальными, Дюркгейм ратовал за воссоздание корпораций. Парето не считал себя вправе предлагать какие-либо реформы, но заявлял, несколько сомневаясь в сроках, о кристаллизации бюрократической системы и предвидел приход к власти в обществах жесткой элиты, которая сменит власть "лисиц плутократии". Что же касается Вебера, то его пессимистические пророчества говорят о поступательном разрастании бюрократии в организационных структурах.
Из предсказаний трех авторов менее всего, как мне кажется, оправдались прогнозы Дюркгейма. Профессиональные корпорации, в том виде, как их себе представлял Дюркгейм, т. е. как промежуточное образование, наделенное авторитетом, не получили развития ни в одной стране с современной экономикой, ни в СССР, ни на Западе. В СССР - потому что там принцип всякой власти и всякой моральности есть Партия и Государство, слитые воедино; на Западе - поскольку для того, чтобы в профессиональных организациях рабочих или предпринимателей обнаружить малейший след признанного или принятого морального авторитета, требовалась исключительная проницательность. Парето же не ошибся, предсказав приход к власти сильной элиты, а Вебер-предвидев бюрократизацию. Возможно, эти два явления не определяют исчерпывающе всей социальной действительности современного общества, но сочетание их, несомненно, представляет собой характерные черты нашего времени.
Наконец, можно отметить, что вклад каждого из этих трех авторов в развитие научной социологии разносторонен и одновременно направлен к одной цели. Все трое в одном историческом контексте осмыслили тему взаимосвязи науки и религии, стремились дать объяснение религии с социальной точки зрения, а социальных процессов - с точки зрения религии. Социальное существо есть существо религиозное, а верующий - всегда член того или иного общества. Эта первостепенной важности мысль высвечивает их вклад в научное развитие социологии. Парето и Вебер наглядно, а Дюркгейм косвенным путем вывели концепцию социологии как науки социального действия. Социальное и религиозное существо, человек является создателем ценностей и общественных систем, а социология стремится осмыслить структуру этих ценностей и систем, т. е. структуру социального поведения. Для Вебера социология есть понимающая наука человеческого поведения. Если это определение и не представлено слово в слово в "Трактате по общей социологии" Паре-то, то сама мысль в его творчестве присутствует. Определение Дюркгейма также мало чем отличается от этого.
Представленная таким образом социология исключает натуралистическое объяснение социального поведения, т. е. что социальное действие можно понять и объяснить, исходя из наследственности и среды проживания. Человек ставит перед собой цели, выбирает средства для их достижения, приспосабливается к обстоятельствам, находит вдохновение в системах ценностей. Каждая из этих формулировок касается одного из аспектов понимания поведения и отсылает нас к одному из элементов структуры социального поведения.
Самым простым из понятийных сочетаний является связь "средства - цели". Именно этот аспект социального поведения находится в центре определения логического поведения у Парето, а Вебер сохранил его в понятии целерационального поведения. Анализ связей между целью и средством ее достижения заставляет поставить главные социологические вопросы: как определяются цели? каковы мотивации поступков? Этот анализ позволяет углубиться в казуистику понимания человеческих поступков, основными элементами которых являются: связь "средства - цели", мотивации поведения, система ценностей, заставляющая людей совершать поступки, а также, вероятно, ситуация, в которой субъект адаптируется и в зависимости от которой он определяет свои цели.
Т. Парсонс свою первую значительную книгу "Структура социального поведения" посвятил исследованию трудов Парето, Дюркгейма и Вебера, которые расценивает как вклад в теорию социального поведения, служащую основой социологии. Социология, наука о человеческом поведении, является одновременно и понимающей и объясняющей. Понимающей -поскольку она выявляет логику или подразумеваемую рациональность индивидуальных или коллективных поступков. Объясняющей - потому что она выстраивает закономерности и частные, единичные поступки включает в целостности, которые придают им смысл. С точки зрения Парсонса, Парето, Дюркгейм и Вебер при помощи различных концепций вносят свой вклад в строительство общей теории структуры социального поведения. "Понимающая" теория, которая включила в себя все ценное, что могли внести в нее эти три автора, является, естественно, теорией и самого Парсонса.
Дюркгейм, Парето и Вебер - последние крупные социологи, которые разработали доктрины социологии истории, т. е. дали глобальный синтез, содержащий одновременно микроанализ человеческого поведения, интерпретацию современной эпохи и картину долговременного исторического развития. /... /
LES ÉTAPES DE LA PENSÉE SOCIOLOGIQUE
Gallimard Paris 1967
Раймон Арон
социологической мысли
Общая редакция и предисловие д.ф.н. П.С.Гуревича
Перевод с французского
ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ГРУППА «ПРОГРЕСС»
«УНИВЕРС»
Редакционная коллегия: Т.А. АЛЕКСЕЕВА, П.С. ГУРЕВИЧ, В.А. ЛЕКТОРСКИЙ. B.C. СТЕПИН
Перевод с французского: А.И. РЫЧАГОВ, В.А. СКИБА
Редактор М.Ф. НОСОВА
А 8 4 Этапы развития социологической мысли/Общ, ред. и предисл. П.С. Гуревича. - М.: Издательская группа «Прогресс» - «Политика», 1992. - 608 с.
Вопросы власти, социального равенства, диктатуры и демократии - вот круг вечных, а сегодня особенно злободневных тем, затронутых известным французским социологом в серии эссе, посвященных Монтескье, Конту, Марксу, Токвилю, Дюркгей-му, Парето и Веберу.
0202000000-024 А " 006(01)-93 КБ 41 - 3 " 92 ББК ЬО.5
© ÉditionsGallimard,1967. © Перевод на русский язык - А/О Издательская группа «Прогресс» ISBN-5-01-003727-0 1993
ФИЛОСОФ В СОЦИОЛОГИИ, СОЦИОЛОГ В ФИЛОСОФИИ
Предлагаемая книга - по существу, первое отечественное издание трудов видного мыслителя-социолога нашего столетия Раймона Арона. В течение десятилетий этот французский ученый изобличался в нашей литературе как автор концепций «деидеологизации», «индустриального общества», «технологического детерминизма». При этом сами работы Р.Арона, естественно, не публиковались. Внимание фиксировалось только на антимарксистской направленности работ социолога.
Теоретическая деятельность Р.Арона отнюдь не сводилась к критике марксизма. Диапазон его увлечений широк. Он постоянно проводил сравнение между позициями различных ученых, вполне оправдывая по отношению к себе ту характеристику, которую он дал А. де Токвилю; сам Арон был в значительной мере компаративистом. Об этом наглядно свидетельствует публикуемая работа - «Этапы развития социологической мысли».
Р.Арон, несомненно, крупнейший представитель современной социологической мысли. Но он обнаружил интерес и к вопросам философии истории. Французский ученый, судя по всему, стремился сделать социальное мышление острым, всепроникающим, прозорливым. Философия - это очевидно - нуждается в конкретных теоретических социологических разработках. Но и сама социология не чужда философской рефлексии. Она притязает на создание всесторонней социально-философской концепции.
Р.Арон опубликовал десятки работ по проблемам социальной философии, политической социологии, международных отношений, истории социологической мысли, социологии сознания. Оценку, которую Арон дал О.Конту, можно переадресовать ему самому: философ в социологии, социолог в философии.
Раймон Арон родился в 1905 г. в лотарингском городке Рамбервиллере. С 1924 по 1928 г. учился в Высшей нормальной школе вместе с Ж. П.Сартром и П.Низаном. Огромное влияние на юношу оказали профессора по философии Ален (настоящее имя Шартье) и Л.Брюнсвик. Их имена, их взгляды упоминаются в публикуемой книге.
Полученное образование позволяло юноше стать преподавателем философии в лицее. Окончив Высшую нормальную школу, Арон отправился в Германию. Такова была традиция: желая пополнить образование, философы всегда ехали в эту страну. Юношу потрясли ярый национализм немцев и первая крупная победа национал-социалистов. Начиная с этого времени, между 1930 и 1933 гг., Арон жил в угнетающей атмосфере ожидания новой войны.
После завершения образования Арон преподает в Тулуз-ском университете. Основная сфера его интересов - философия. В Германии он познакомился с феноменологией Гуссерля, которую тогда знали немногие. Он читал также труды раннего Хайдеггера, сочинения философов истории, в частности М.Вебера, работы по психоанализу. Фрейдизм был постоянной темой споров Арона с Сартром. Последний отрицал различие между психикой и сознанием. Арону же казалось, что психоанализ неприемлем для него, поскольку он использует понятие подсознания.
Когда нацисты оккупировали Францию, Арон перебрался в Лондон и участвовал в редактировании журнала «Франс либр». На протяжении военных лет он печатал ежемесячные анализы положения дел в вишистской Франции - «Французскую хронику». После освобождения страны Арон вернулся во Францию. Он стал политическим обозревателем влиятельной газеты «Фигаро» (1947-1977). В 1955 г. он возглавил кафедру социологии в Сорбонне. С этого времени он плодотворно занимается исследовательской работой как социолог.
С конца 70-х гг. Арон сотрудничает в журнале «Экспресс», а в 1981 г. становится президентом редакционного комитета этого еженедельника. В 1978 г. он вместе со своими единомышленниками создал журнал «Коммантер» и стал его главным редактором. Журнал избрал в качестве девиза слова Фу-кидида: «Нет счастья без свободы и нет свободы без мужества и отваги». Это издание было своеобразной социальной лабораторией, где анализировались общественные и политические процессы. Здесь публиковались статьи по философским проблемам, по вопросам международных отношений. Затрагивались также социальные темы, вопросы литературы и искусства. На протяжении десятилетий Арон выступал как публицист, пытавшийся при оценке актуальных событий апел-
лировать к арсеналу философских и социологических знаний. Умер он в Париже в 1983г.
Арон входил в состав Экономического и социального совета Четвертой и Пятой республик. В 1963 г. его избрали членом Академии моральных и политических наук. Он был почетным доктором Гарвардского, Базельского, Брюссельского университетов, почетным членом американской Академии искусств и наук. С 1962 г. он вице-президент Всемирной социологической ассоциации.
Французская социологическая мысль демонстрирует широкий спектр политических предпочтений. Казалось бы, Арон в соответствии с полученным образованием мог оказаться радикалом, как это случилось с другом его детства Ж. П.Сартром, с М.Мерло-Понти. Однако выдающийся социолог стал выразителем либеральной традиции, которая исповедует верность принципам демократии, свободной конкуренции, частного предпринимательства. Либерализм в его новейших версиях получил широкое распространение в англосаксонских странах. Истоки этой традиции во французской социологии прослеживаются у А. де Токвиля и Б.Констана.
Книга Р. Арона «Этапы развития социологической мысли» необычна по жанру. В ней прослеживается история социологии в Европе, но, строго говоря, отсутствует собственная, четко артикулированная и развернутая позиция автора. Точнее сказать, она видна лишь по частным ремаркам. Арон не стремится «подытожить» представленные точки зрения, свести разносторонний материал к окончательной, последней оценке. Напротив, он видит свою задачу в сопоставлении взглядов крупнейших социальных мыслителей, начиная от Аристотеля и кончая М.Вебером. Демонстрируя самые несхожие и противоречивые воззрения, автор подчеркивает как сложность общественной жизни, так и наличие различных ее концептуальных толкований. Работа выстраивается не вокруг проблем, а вокруг имен. Арон исходит из факта индивидуальности социального мыслителя. Социологическое творчество, как и философское, уникально, персонифицированно.
О своем согласии или несогласии с позицией конкретного ученого автор заявляет буквально в придаточном предложении. Критикуя ту или иную концепцию, он не заботится о всесторонней аргументации. Порою неожиданно заявляет, что этот социолог - скажем, Дюркгейм - ему вообще не нравится, поэтому, мол, трудно добиться отточенности в пересказе...
Чего же в таком случае добивается Арон? Он предостерегает от педантичности. В социологии нет истин на все века.
Она предлагает определенные мыслительные схемы, которые могут показаться изжитыми, неверными. Но в ином социальном контексте эти версии возникают вновь и опять обретают актуальность. Стало быть, лучше говорить об этапах, нежели об истории социологической мысли. Правильнее также сопоставлять точки зрения, а не одобрять их или критиковать.
В избранном жанре Арон достигает виртуозности. Он ведет нас от проблемы к проблеме, от темы к теме. Мы воспринимаем каждого ученого в живом сплетении присущих ему парадоксов. Мы ощущаем также меру исторической дальновидности проницательных социологов. Перед нами подлинная лаборатория социальной мысли...
Французский исследователь полагает, что начать историю социологии можно было бы с Монтескье. Ведь именно он в стиле классических философов продолжал анализировать и сопоставлять политические режимы, в то же время стремясь постигнуть все области социального целого и выявить множественные связи между переменными величинами. Арон полагает, что толкование Монтескье социологических принципов представляется в ряде случаев более современным, чем у Кон-та. Первый и рассматривается как один из основоположников социологической доктрины.
Арон подчеркивает, что в трудах Монтескье есть рекомендации, касающиеся всеобщих законов человеческой природы. Они дают право если не установить, каким конкретно должен быть тот или иной институт, то по крайней мере осудить некоторые из них, например рабство. Видя, насколько многочисленны определяющие факторы, Монтескье пытался выявить нечто составляющее единство исторических систем.
Если Монтескье осознает разнообразие во всем, что касается людей и общественных явлений, то Конт, напротив, прежде всего социолог, который исходит из единства людей, всей истории человечества.
К сожалению, Арон уделяет мало внимания философско-антропологическим взглядам Конта. Отметив, что для Конта важно, чтобы любое общество имело свой порядок, который можно было бы разглядеть в разнообразии обществ, Арон переходит к рассмотрению других аспектов «позитивной социологии». Между тем, рассуждая о человеческой природе, позитивисты обращаются и к некоторым сторонам человеческой субъективности. Если бы человек, рассуждают они, с самого начала мог понять, что мир подчинен неизменным законам, то, не имея возможности познавать их и управлять ими, он бы впал в малодушие и не смог выйти из апатии и умственного оцепенения.
Наряду с антропологическим измерением прогресса Кош. развил идею, связанную с концепцией индустриального общества, критикуя либеральных экономистов и социалистов. В отличие от экономистов, считающих основными причинами роста свободу и конкуренцию, основатель позитивизма принадлежит к школе, представителей которых Арон называет политехниками-организаторами.
Сам Арон в 1963 г. опубликовал курс лекций, прочитанный им в Сорбонне в 1955-1956 гг., под названием «Восемнадцать лекций об индустриальном обществе». Понятие индустриального общества давало ему возможность провести сравнение между капиталистическим и социалистическим обществом. Термин «рост», использованный Ароном, уже существовал в литературе. Первой серьезной книгой по этому вопросу была работа Колина Кларка «Экономический прогресс». Однако Арон установил связь экономического роста, определяемого чисто математическим путем, с общественными отношениями, с возможными видами роста. В этом смысле был осуществлен переход от Колина Кларка и Жана Фурастье к новой версии недогматического марксизма.
Касаясь социологической концепции Маркса, Арон в своих очерках по социологии пытается ответить на вопросы, кото-pibie уже были поставлены в связи с учениями Монтескье и Конта. Как толковал Маркс свою эпоху? Какова его теория общества? Каково его видение истории? Какую связь он устанавливает между социологией, философией истории и политикой? По мнению Арона, Маркс не был ни философом техники, ни философом отчуждения. Он представлял собою социолога и экономиста капиталистического строя. Учение Маркса - это анализ буржуазного строя.
В чем Арон усматривает разницу между позициями Конта и Маркса? Оба они видели отличие индустриального общества от военного, феодального, теологического. Однако если Конт пытался найти средства устранения выявленных антагонизмов, примирения противоречий, то Маркс, напротив, стремился раскрыть невозможность какого-либо иного устранения коллизий, кроме как на путях классовой борьбы.
По нашему мнению, Арону удается выявить концептуальные противоречия внутри марксизма. Такая работа мысли полезна для наших обществоведов прежде всего потому, что на протяжении многих десятилетий в отечественной литературе само предположение, что у основоположника научного коммунизма не всегда сходились концы с концами, расценивалось как кощунственное. Так, в гегелевском понимании дух самоотчуждается в своих творениях, он создает интеллектуальные и социальные конструкции и проецируется вне самого себя. В
марксизме же, включая и его первоначальный вариант («молодой Маркс»), процесс отчуждения вместо того, чтобы быть философски или метафизически неизбежным, становится отражением социологического процесса, в ходе которого люди или общества создают коллективные организации, где они утрачивают самих себя. По мнению Арона, философские вопросы - всеобщность индивида, целостный человек, отчуждение - воодушевляют и направляют целостный анализ, содержащийся в зрелых произведениях Маркса.
Переходя к рассмотрению социологической концепции А. де Токвиля, Арон отмечает, что этот исследователь, в отличие от Конта и Маркса, в качестве первичного факта, определяющего специфику современного общества, выдвигал феномен демократии. С того времени, как в 1835 г. вышел в свет первый том «Демократии в Америке», его автор стал одним из известнейших политических мыслителей Европы.
Токвиль был не только политическим философом, но и историком. Его имя называют рядом с именами Гизо, Тьерри, Минье, Мишле, Кине. Он одним из первых приступил к тщательному разбору документов, связанных с Великой французской революцией. Однако основной вклад в науку сделан все-таки Токвилем-социологом. Для выражения политических взглядов Токвиля часто пользуются понятием «аристократический либерализм». Это означает, что для французского мыслителя категория свободы не безбрежна и содержит в себе попытки ограничения своих пределов. Токвиль был также убежден в том, что в либеральном обществе должны быть элиты, выражающие интеллектуальное и духовное содержание времени.
Токвиль - эту мысль подчеркивает Арон, - констатируя некоторые признаки, вытекающие из сущности любого современного или демократического общества, добавляет, что при этих общих основаниях наблюдается плюрализм возможных политических режимов. Демократические общества могут быть либеральными или деспотичными.
Арон справедливо подчеркивает, что Токвиля, по существу, интересовала одна проблема: при каких условиях общество, в котором обнаружилась тенденция к единообразию судеб индивидов, может не погрузиться в деспотизм? Вообще говоря, как можно совместить равенство и свободу? В современных политических и философских дискуссиях эта тема предстает в обстоятельной аранжировке. Мы видим между свободой и равенством огромное противоречие. Последовательно воплощенная идея свободы разрушает равенство. Если, скажем, мы провозглашаем свободу рыночной стихии, то создаем неравенство. Если мы провозглашаем равенство как универсальное цен-
ностное строение, то тем самым ущемляем свободу. Скажем, свободу предпринимательства.
В современной исторической науке все чаще проводится мысль о том, что Великая французская революция была для Франции не столько эпохальным событием, сколько национальной катастрофой. В прошлом веке только два мыслителя - Алексис де Токвиль и Ипполит Тэн - отрицательно относились к этому историческому катаклизму. Они подчеркивали, что свобода не была изобретением XVII-XVIII вв. Вместе с тем они предостерегали от многочисленных социальных следствий осуществленного поворота.
Вторую половину XIX в. Арон характеризует как переломную эпоху, хотя в современной ретроспективе она выглядит вполне благополучной. Это время представлено у него тремя виднейшими социологами - Э.Дюркгеймом, В.Парето и М.Ве-бером. Каждый из них стремился осмыслить итоги минувшего века и заглянуть в новое столетие. Они составляли одно поколение. Это позволило автору показать, что в лоне одного века их представления о современном обществе были весьма различны. Основные темы социологической рефлексии возникают, следовательно, в индивидуальной аранжировке.
Разумеется, названные исследователи исходили из установки, что общественные процессы, как бы сложны они ни были, можно разгадать. Несмотря на кажущуюся иррациональность многих социальных феноменов, социолог может учесть противостоящие друг другу общественные факторы и направить историческую динамику в нужное русло. Их работы пронизывает всеобъемлющая вера в рационалистическое знание.
В обстановке мирного развития Европы, плавного прогресса без войн и революций они, однако, увидели мучительные коллизии рождающегося века и постарались разгадать существо тех парадоксов, которые попали в поле их зрения. Дюрк-гейм, Парето, Вебер сумели раскрыть кризисные процессы новой эпохи, уловить импульсы глубочайших изменений в социуме. Каждый из них обратил внимание на зерно будущих социальных противоречий и осветил их в широкой социокультурной перспективе.
В первой части своей книги Арон подчеркивал, что Марк-сова концепция современного общества отвечает социоисто-рическим условиям, для которых характерны острые социальные конфликты, иерархическое социальное устройство, разделение общества на социальные группы, различающиеся статусом, классовой принадлежностью, обладанием властью. Однако Марксова схема не имела универсального значения. Например, в США революция - не столько священный момент в истории, сколько непрерывный исторический процесс,
подразумевающий изменения сначала в сфере технологии, а затем, чуть ли не автоматически, в социальной сфере. Это обстоятельство ставит США вне европейских форм, на которых основывается Марксова модель общественного развития, его учение о классах и классовой борьбе.
Дюркгейм представил принципиально иную модель современного общества, которая часто рассматривается как полная противоположность и антитеза модели Маркса. Для Дюркгей-ма центральная тенденция общества - движение к социальной солидарности, основанной на новых формах структурной независимости, цементируемой нормативным единством общезначимых коллективных представлений.
Возможно ли применение Дюркгеймовой модели к американскому обществу? Французский социолог в наименьшей степени был знаком с современной ему американской действительностью. Он был в курсе интеллектуальных, но не социальных процессов в США. Дюркгейм поддерживал связь с американскими журналами, был хорошо знаком с американской этнографической литературой, предпринял серьезное исследование вклада США в философию прагматизма. Тем не менее в его трудах трудно найти упоминание о жизни США.
Одна из важнейших характеристик современного общества, по Дюркгейму, - состояние аномии - понятие, которое вошло в американский социологический словарь с такой же легкостью и в столь же искаженной форме, как Марксово понятие отчуждения.
Повышенный интерес к морали побудил Дюркгейма к углубленному анализу той связи, которая существует между моралью и религией. По Дюркгейму, для разрешения нормативного кризиса современного общества необходимо установить на эмпирической и теоретической основе, какая моральная система и какая религия соответствуют этому обществу.
Преобразование общества в истолковании Дюркгейма включает, таким образом, создание общей для всех моральной системы, заменяющей прежнюю. Напомним, что Токвиль был глубоко убежден в том, что, именно религия может сохранить элементарные основы общественности. Однако он видел, что христианство пронизывает далеко не все стороны общественной жизни. Поэтому он рассматривал общество в его реальном, а не идеальном состоянии, изыскивая способ, который позволил бы обеспечить более или менее устойчивое соответствие нравственному идеалу.
Арон не случайно обращает внимание на тот факт, что все названные во второй части работы социологи усматривают державную тему социологии в конфронтации религии и науки. Каждый из них признавал Контову мысль о том, что общества
могут поддерживать присущую им связность только общими верованиями. Все они констатировали, что трансцендентная вера, передаваемая по традиции, оказалась поколебленной развитием научной мысли.
Для Дюркгейма потребность создать научную мораль стимулировала изучение разнообразных связей между религией и наукой. Арон тщательно анализирует не только общую концепцию французского социолога. Он рассматривает три большие его книги - «О разделении общественного труда», «Самоубийство», «Элементарные формы религиозной жизни» - как принципиальные вехи его интеллектуального пути.
За последние годы отечественные читатели имели возможность познакомиться с трудами Э. Дюркгейма и М. Вебера. Им посвящены исследования, в которых рассматриваются различные аспекты их социологических концепций. Это нельзя сказать, к сожалению, о Вильфредо Парето. Его произведения не переводились на русский язык, нет и специальных книг, посвященных ему как социальному мыслителю. По мнению Арона, социологи, о которых идет речь в его работе, были в то же время и политическими философами. Следовали ли они традиции, начало которой положил Конт, или традиции Маркса, макросоциологи занимались политическими проблемами в той же мере, что и социальными.
По мнению Арона, подход Дюркгейма и Вебера к социальным вопросам не отличался существенным образом от подхода Конта и Маркса. Дюркгейм в качестве точки отсчета берет конфликт и господство, но проводит четкое различие между конфликтами социальных групп и классов, с одной стороны, и всеобщим фактором господства - с другой. Вебер доводит до конца эпистемологический разрыв между анализом общества и принципами действия. Его социология, подобно домарксовой философии, учит понимать общество, но не изменять его.
Анализируя взгляды Парето на буржуазный парламентаризм, Арон сравнивает их со взглядами Вебера. При этом он отмечает, что в отличие от Вебера, который надеялся, что усиление роли парламентских институтов положительным образом скажется на управлении обществом, итальянский социолог относился к парламентаризму с неприкрытой иронией. Причиной этого было отсутствие, с его точки зрения, у парламентариев качества, необходимого для любого рода аристократии и нации как таковой, - энергии, способности в случае нужды прибегнуть к силе.
Еще один аспект теоретических воззрений Парето - это проблема бюрократии. Арон отмечает, что, хотя эта проблема занимала как Парето, так и Вебера, их взгляды по этому вопросу существенно расходились. Парето, избрав в качестве от-
правкой точки чистую экономику и либеральную модель, тесно связывает бюрократию с государством, протекционизмом, мерами, принимаемыми или рекомендуемыми политиками в своих собственных интересах, под предлогом более справедливого распределения богатства и улучшения положения масс. В отличие от Парето Вебер видит причину бюрократизации не в демагогах и плутократах, не в налогах или необходимости потворствовать избирателям. Он рассматривает это явление как неодолимое движение, обусловленное самой природой труда на промышленных предприятиях или характером социальных отношений независимо от частного или общественного характера собственности на средства производства и т.д.
Какие теоретические проблемы поставил перед Парето исторический опыт? - спрашивает Арон. Во-первых, итальянский социолог должен был объяснить разительное сходство между религиозными и политическими идеологиями, постоянство определенных явлений, составляющих социально-политическую систему. Во-вторых, на основе этой статической теории Парето должен был рассмотреть направление развития общества в свете прогресса бюрократии. Теория остатков и производных разрешила первую проблему, всеобщая теория равновесия и отношений взаимозависимости - вторую. Но эти две теории сами подчинены метатеории, другими словами, созданной Парето концепции науки.
Сопоставляя социальные доктрины К.Маркса и М.Вебера, Арон не скрывает своих исследовательских симпатий к последнему. Он подчеркивает, что ценностный подход к общественным процессам гораздо продуктивнее, нежели экономический детерминизм. Макса Вебера западные ученые оценивают как крупного теоретика, сопоставимого с такими значительными фигурами, как Ф.Ницше, З.Фрейд, О.Шпенглер. Объективно социологическая доктрина Вебера противостояла марксистской концепции.
Арон весьма убедительно раскрывает лабораторию исследовательской мысли М.Вебера, который, выдвинув гипотезу о значении идеальных компонентов исторического процесса, затем скрупулезно проверяет ее, обращаясь к разнохарактерным религиозным феноменам. Так складывается общеисторическая интерпретация общественной динамики, особенно наглядно представленная генезисом капитализма. Он, по мнению Вебера, вызван к жизни этикой аскетического протестантизма. Французский социолог пытается вслед за Вебером раскрыть содержание грандиозного процесса рационализации. Истоки этого феномена Вебер усматривает в раннеиудейских и христианских пророчествах.
Что касается собственно капитализма, то Вебер видит важную черту западной цивилизации именно в том, что она покоится на идее религиозного отношения к профессиональному долгу. Богомольный иррационализм породил экономический и производственный рационализм в самой стойкой и совершенной социальной форме, которая когда-либо была известна истории. Хотя у Вебера отсутствует анализ экономической структуры общества предреформационного периода, его вывод о значении типа сознания, ценностно-практических установок в общественной динамике кажется Арону довольно убедительным. Методология Вебера утвердилась сегодня как наиболее значимая и позволяющая расширить свои рамки.
Среди других проблем, которые исследует Арон в социологической концепции Вебера, представляет интерес понятие «рационализация». На пороге XX в. рационалистическая традиция часто выглядит несколько урезанной и доведенной до эпистемологии. Рациональное все чаще рассматривается как универсальная категория, охватывающая чистую логику в классическом или современном мышлении, диалектику и даже некоторые формы мистического опыта. Разумеется, этот тезис о едва ли не всеохватном смысле понятия рациональности требует, критического рассмотрения.
Характеризуя идеальные типы легитимной власти, Вебер, кроме рационального, основанного на вере в законность существующего порядка, выделяет также традиционный и харизматический. Особый интерес для Арона, судя по всему, представляет феномен харизмы. Это и понятно, ведь Вебер не застал тоталитарные режимы, показавшие механизм харизматического влияния на общественные процессы. Вебер стремится примирить рост всесильной бюрократии с верой в свободную конкуренцию при капитализме.
Арон выявляет противоречивость воззрений Вебера. Немецкий социолог, разрабатывая своеобразную концепцию всемирной истории, демонстрирует парадоксальное сочетание увлеченности либеральным индивидуализмом с едва ли не ницшеанским пессимизмом по поводу будущего человеческого рода. Тем не менее Вебер - основоположник современного мировоззрения, в основе которого лежат плюрализм и релятивизм, отказ от монокаузальности в интерпретации исторических феноменов.
Очерки Арона, воссоздающие историю социологической мысли в Европе, интересны не только тем, что они демонстрируют развитие политической философии. В воссоздании этапов прогресса социологии ощутима перекличка времен, исследовательский поиск тех механизмов, которые обусловливают социальную динамику. Французский ученый обратился к ана-
лизу идейного наследия крупнейших социологов последних веков. Продвигаясь от Монтескье к Веберу, Арон удерживает в сознании, по существу, одни и те же вопросы. Как развивается общество? Чем скрепляется его единство? Тяготеет оно к унификации или к разнообразию? Какие социальные формы демонстрируют свою стойкость? Куда движется история? Все эти проблемы, разумеется, не получили окончательного решения. Они возникают в новом историческом контексте как вызов времени и острой интеллектуальной мысли.
П.Гуревич, д. ф. н., проф.
От издателя
Вопросы власти, социального равенства, диктатуры и демократии - вот круг вечных, а сегодня особенно злободневных тем, затронутых известным французским социологом в серии эссе, посвященных Монтескье, Конту, Марксу, Токвилю, Дюркгейму, Парето и Веберу.
Общая редакция и предисловие д.ф.н. П.С.Гуревича
==
Эта книга - первая публикация в России работ видного мыслителя-социолога ХХ века, "социолога в философии, философа в социологии" Р. Арона (1905-1983).
Очень интересная книга, написанная в стиле сравнительного
исследования; автор придерживается либеральной традиции
, видя свою задачу в сопоставлении взглядов крупнейших социальных мыслителей, начиная от Аристотеля и кончая М.Вебером, и не стремясь свести разнообразные концепции к окончательным выводам и единственной точке зрения.
Демонстрируя самые несхожие и противоречивые воззрения, автор подчеркивает как сложность общественной жизни, так и наличие различных ее концептуальных толкований. Работа выстраивается не вокруг проблем, а вокруг имен. Арон исходит из факта индивидуальности социального мыслителя. Социологическое творчество, как и философское, уникально, персонифицированно.
Чего же в таком случае добивается Арон? Он предостерегает от педантичности. В социологии нет истин на все века.
Очерки Арона, воссоздающие историю социологической мысли в Европе, интересны не только тем, что они демонстрируют развитие политической философии. В воссоздании этапов прогресса социологии ощутима перекличка времен, исследовательский поиск тех механизмов, которые обусловливают социальную динамику. Французский ученый обратился к анализу идейного наследия крупнейших социологов последних веков. Продвигаясь от Монтескье к Веберу, Арон удерживает в сознании, по существу, одни и те же вопросы. Как развивается общество? Чем скрепляется его единство? Тяготеет оно к унификации или к разнообразию? Какие социальные формы демонстрируют свою стойкость? Куда движется история? Все эти проблемы, разумеется, не получили окончательного решения. Они возникают в новом историческом контексте как вызов времени и острой интеллектуальной мысли.
другие книги по теме:
Р. Арон. Избранное: Введение в философию истории
Классики социологии от Directmedia
Токвиль Алексис де. Демократия в Америке
Э.Гидденс Социология
Культурология: классические труды
Андреева Психология социального познания
А.Шюц Мир, светящийся смыслом
Новые направления в социологической теории
купить книгу на ОЗОНЕ
ISBN: 5-01-003727-0
Издатель: М. Прогресс Универс
Год издания: 1993
Страниц: 606
Язык: Пер. с французского
Качество: отличное
М.: Прогресс - Политика, 1993. - 608 с.
Предлагаемая книга - по существу, первое отечественное издание трудов видного мыслителя-социолога нашего столетия Раймона Арона. В течение десятилетий этот французский ученый изобличался в нашей литературе как автор концепций «деидеологизации», «индустриального общества», «технологического детерминизма». При этом сами работы Р.Арона, естественно, не публиковались. Внимание фиксировалось только на антимарксистской направленности работ социолога.
Теоретическая деятельность Р.Арона отнюдь не сводилась к критике марксизма. Диапазон его увлечений широк. Он постоянно проводил сравнение между позициями различных ученых, вполне оправдывая по отношению к себе ту характеристику, которую он дал А. де Токвилю; сам Арон был в значительной мере компаративистом. Об этом наглядно свидетельствует публикуемая работа - «Этапы развития социологической мысли».
Формат: doc / zip
Размер: 1 Мб
/ Download файл
Формат: pdf / zip
Размер: 4,2 Мб
/ Download файл
СОДЕРЖАНИЕ
Философ в
социологии, социолог в философии 5
Введение 17
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОСНОВОПОЛОЖНИКИ
Шарль Луи Монтескье
1. Политическая теория 36
2. От политической теории к социологии 51
3. Исторические факты и моральные ценности 61
4. Возможные научные толкования философии Монтескье 71
Биографические данные 76
Примечания 77
Библиография 84
Огюст Конт
1. Три этапа развития научной мысли Конта 86
2. Индустриальное общество 94
3. Социология как наука о человечестве 102
4. Человеческая природа и социальный порядок 112
5. От философии к религии j 121
Биографические данные 130
Примечания. 132
Библиография 145
Карл Маркс
1. Социально-экономический анализ капитализма 152
2. «Капитал» 162
3. Двусмысленности марксистской философии 176
4. Двусмысленности марксистской социологии 189
5. Социология и экономика 199
6. Заключение 208
Биографические данные 211
Примечания 213
Библиография 223
Алексис де Токвиль
1. Демократия и свобода 227
2. Американский опыт 232
3. Политическая драма Франции. 244
4. Идеальный тип демократического общества 255
Биографические данные 266
Примечания 268
Библиография 273
Социологи и революция 1848 года
Г. Огюст Конт и революция 1848 года 276
2. Алексис де Токвиль и революция 1848 года 279
3. Маркс и революция 1848 года 285
Хронология событий революции 1848 года и Второй республики 297
Примечания 299
Библиография 302
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОКОЛЕНИЕ НА СТЫКЕ ВЕКОВ
Введение ко второй части 305
Эмиль Дюркгейм
1. «О разделении общественного труда» (1893) 315
2. «Самоубийство» (1897) 326
3. «Элементарные формы религиозной жизни» (1912) 34 3
4. «Правила социологического метода» (1895) 359
5. Социология и социализм 370
6. Социология и философия 386
Биографические данные 396
Примечания 398
Библиография 400
Вильфредо Парето
1. Нелогический поступок и наука 403
2. От экспрессивности к ее истокам 416
3. Остатки и производные 424
4. Социологический синтез 444
5. Наука и политика 463
6. Спорное сочинение 472
Биографические данные 479
Примечания 480
Библиография 486
Макс Вебер
1. Теория науки 489
2. История и социология 502
3. Антиномии человеческого существования 514
4. Социология религии 522
5. Хозяйство и общество 546
6. Вебер - наш современник 562
Биографические данные 570
Примечания 572
Библиография 580
Заключение 582
Примечания 595
Указатель имен 599
Статьи по теме: | |
Беседа мое имя. Проект «Моё имя. блок: информационно – познавательный
МБОУ «Средняя общеобразовательная школа №12» г. Яровое Алтайский... Конспект урока по истории на тему "Восточные славяне в древности" (10 класс)
ПЛАН-КОНСПЕКТ УРОКА Тема урока: «Смутное время», Класс -10... Уроки истории Эпоха Куликовской битвы
ПЛАН-КОНСПЕКТ УРОКА Тема урока: «Смутное время», Класс -10... |